– Саня, в следующий раз на проспект выходи. Во двор не поеду. У вас не чистят совсем. А то засядем всей честной компанией до масленицы.
Хабаров наскоро попрощался и по узенькой тропинке, протоптанной ранними прохожими, напрямик, через детскую площадку, пошел к подьезду.
После щедрого утреннего морозца спертый, вонючий воздух подъезда неприятно вполз в ноздри. Лифт не работал. Из шахты был слышен неуверенный металлический скрежет и добротный уверенный мат.
«Дармоеды! Одиннадцатый раз за месяц … – раздраженно подумал Хабаров. – Если бы мы так работали…»
На лестнице между первым и вторым этажами чья-то собачка сделала свои нехитрые дела. На площадке второго этажа у люка мусоропровода валялся разорванный полиэтиленовый пакет и вывалившийся из него мусор.
«Россия и помойка. Даже страшно от объединяющих ассоциаций…»
На площадке третьего этажа, свернувшись калачиком, на подоконнике спал мальчик. Босые ноги были едва прикрыты полой засаленной осенней куртки на рыбьем меху.
– Антоха, вставай! Простудишься.
Хабаров потрепал мальчишку по волосам.
В ответ тот промычал что-то бессвязное, отмахнулся, а потом вдруг вскочил, так резво, что Хабаров едва успел подхватить маленькое тщедушное тельце, падающее на пол с подоконника.
– Тихо-тихо! Забыл, брат, что «диванчик» узковат.
– Ой, это вы, дядя Саша. Я думал, менты… Вы с дежурства?
Хабаров присел перед Антоном на корточки.
– С дежурства. Ты всю ночь здесь?
Ребенок вздохнул, отвернулся.
– Привыкаю к самостоятельной жизни.
– Твои опять гуляют? Двор, надо думать, два дня не чистили.
Антон кивнул.
– Слушай, а чего мы здесь-то? Пойдем завтракать!
Хабаров подал мальчонке руку.