Уснувшего Лаврикова Чаев осторожно взвалил на плечо и понес в машину.
Проснувшись поздним вечером на чужом кожаном диване, укрытый старомодным колючим клетчатым пледом, Женя Лавриков никак не мог понять, где он.
Он долго рассматривал укутанную вечерним полумраком гостиную, выдержанную в модных бежевых тонах, роскошный ковер на полу, безукоризненно, очевидно профессиональным дизайнером, подобранную мебель, статую в углу и касавшиеся стекол новенького стеклопакета заснеженные ветки березы.
К кому он угодил? Ни в одной из знакомых ему квартир не было такой обстановки, которая даже на первый взгляд стоила денег, причем денег немалых.
Превозмогая надрывную головную боль, Лавриков сел. Пробубнив что-то бессвязное, он поскреб щетину, небрежно скинул на пол плед и, шлепая босыми ногами по скользкому паркету, пошел на узенькую полоску электрического света, пробивавшуюся из-под неплотно прикрытой двери.
– Очухался? – глянув на возникшего в дверях Лаврикова, cпросил Чаев.
– А-а, это ты… – без энтузиазма констатировал Лавриков.
Он сунул руки в карманы и прислонился к дверному косяку.
– Садись, чаю на травах выпей. Похмелье как рукой…
Чаев снял пестрый матерчатый колпак с чайника и аккуратно наполнил зеленоватой жидкостью две предусмотрительно приготовленные чашки.
– Садись. Чего стоишь?
Но Лавриков не двинулся с места. Рассеянно, без интереса он оглядел новенькую, вылизанную до блеска кухню.
– Значит, так ты устроился… – то ли сказал, то ли спросил он.
– Хороший дом, не так ли?
– Не так.
Он сел напротив, с вызовом сказал:
– А у меня нет ничего, кроме добродетели!
– Конфеты? Печенье?
– Живешь, Виктор, как на выставке современного дизайна. «Пройдемте в павильон “Гостиная”. Пройдемте в павильон “Кухня”. Дальше павильон “Бильярдная”…» Старая дача теплой была, уютной, какой-то душевной, родной. Там бывать хотелось. Там домом пахло. А здесь… Холодно. Жизни нет. Все вычурно, напоказ. Тебе самому вся эта хрень нужна разве? Тебя самого здесь нет. Деньги твои есть, а самого – нет. Как тебе мои впечатления?
Чаев вымученно улыбнулся.