Сиверсия

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я только пытаюсь тебя понять.

– Ты пытаешься меня достать! Утром своим сопливым слизняком-гаишником, вечером своим пониманием!

– Вообще-то это ты притащил девицу в нашу постель.

Он резко обернулся.

– Чего ты от меня хочешь?! Я такой, какой есть!

– Спокойно, Саша. Я сейчас уйду. У меня же есть целый загородный дом! – она прикрыла рот рукой, стараясь не расплакаться. – Но я прошу тебя…

Алина положила руки ему на плечи, коснулась мокрой щекой его спины. Тонкая ткань пуловера тут же промокла, и Алина почувствовала, как его спина напряглась и сам он замер от этого прикосновения.

– Я прошу тебя, объясни мне. Наша первая ночь здесь, наши скитания по тайге, наша встреча в лесу у Перетрясова, твой визит в больницу… Ты помнишь, что ты мне говорил? Ты помнишь, как ты мне этого говорил? Как мне с этим жить?

Он не обернулся, не проронил ни слова.

Когда она ушла, Хабаров позвонил Тасманову.

– Леш, она ушла. Совсем. Я тебя очень прошу, поезжай к ней. Она в ужасном состоянии. Поезжай немедленно! Ты понял меня?! Леша, прямо сейчас!

По скупо освещенным бетонным плитам он шел к самому краю строящегося моста через Клязьму. Среднего пролета еще не было. На его месте чернела пропасть шириной метров в шестьдесят. У самого ее края Хабаров остановился. Где-то далеко внизу была река с торчащими из нее быками под средний пролет. Середина реки не замерзла и извивалась черной блестящей змеей.

«Метров восемьдесят, не меньше, – подумал Хабаров. – Секунды три свободного падения…»

Он сжал пальцами веки, противясь быстрой на слезы, расслабляющей жалости к себе. Он-то думал, что теперь, защищенный выстраданным счастьем, стал неуязвим для козней судьбы! Он ошибся. Разжав пальцы, он провел рукой по лицу, будто стирая нахлынувшие чувства.

«Бедная моя девочка…Что сейчас с тобою творится? Прости меня. Я принес тебе столько страданий…»

Он представил себе ее нежные, печальные глаза, ее ласковые теплые ладони на своем лице, ее безвольные губы под его поцелуями… Всего этого уже нет. Было. Когда-то. А теперь – нет. Когда-то давно он мог жить. Теперь жизни не осталось совсем. Вместо нее сожаление и боль…

Хабаров повернулся и быстрым шагом направился к брошенной у въезда на мост машине.

Тасманов укрыл ее пледом, взял из рук чашку с выпитым чаем, куда подмешал снотворное.

– Тебе надо поспать, сестренка. Утро вечера мудренее.

– Не мудренее, а мудрёнее, Леша, – зябко кутаясь в плед, сказала Алина. – А ты чего решил зайти? С Томочкой поругался?