«Мне, кстати, тоже нравятся далеко не все друзья Саттон», – хотелось добавить Эмме, но она сдержалась.
Итан задумчиво ковырял ссадину на колене.
– Неужели? Мне показалось, что, если бы я пошел с тобой, кто-нибудь из гостей вдруг обнаружил у себя за пазухой…. м-м-м… например, пакет со свиной кровью. И, конечно, запустил бы им в меня.
– Я вовсе не собиралась тебя разыгрывать! – возмутилась Эмма.
– Неужели Саттон Мерсер действительно упустила бы такую возможность? – фыркнул он в ответ.
Эмма промолчала, глядя на сетку, разделявшую корт пополам. Она понятия не имела, что могла бы сделать Саттон. Комментарии учителей, особая папка в полиции, – все это наводило на печальные размышления.
Ей казалось, что теперь она отвечает за все выходки сестры. Даже за те, о которых понятия не имеет.
Стараясь сгладить неловкость, она потянулась к пакетику драже и взяла целую пригоршню, а потом принялась выкладывать из них улыбающуюся рожицу: два голубых шарика – глаза, зеленый – нос, красный и коричневый – рот.
– И ты тоже так делаешь? – удивился Итан.
– Что именно?
– Рожицы из еды, – он кивнул на шоколадки.
– Да. С самого детства.
Шоколадные улыбки из присыпки на рожках мороженого, довольные физиономии, нарисованные кетчупом на пустой тарелке из-под картошки, конфетные портреты, – психолог в детском доме как-то застал ее за этим занятием и предположил, что девочка чувствует себя одинокой. Эмма с ним не согласилась. Просто ей хотелось, чтобы у всего была индивидуальность – даже у еды.
Итан тоже выудил из пакетика несколько драже.
– Когда я был маленьким, отец делал мне бельгийские вафли, которые – все без исключения – звали Боб. У Боба были глаза из черники, нос из взбитых сливок…
– Дай угадаю, – перебила его Эмма, – и рот из бекона?
– Нет. Из ломтика дыни.
– Вафли с дыней? – девушка скорчила гримасу. – Фу-у-у.
Итан только усмехнулся.
– Я не знал, что Саттон Мерсер любит играть с едой.