— Ясно. — Велин издевательски, призывно хохотнул, покрутил головой, собирая слушателей, но какая-то мысль удержала его, и он только тихонько выругался: — Предохранитель! Он у тебя и заряжен-то не был. Гляди, теперь патрон в патроннике.
— Где?
— Там, где надо, раззява. В общем, собачку спустишь. Вот она. И можно стрелять.
Танков осторожно принял пистолет, сунул в кобуру.
— Только учти! — остановил Велин. — Без предупреждения стрелять не имеешь права. Сначала в воздух. Иначе…
Танков и заждавшийся Кременчук побежали.
— Счастливо, сынок! — негромко пожелал вслед Захаров. Многие женщины крестили бегущих со спины.
Быстрыми шагами шел к рупору Велин…
Огородами, падая, перемахивая через палисадники, а кое-где ломая их, Танков и Кременчук перебежали к стынущему пруду, где залегли в негустой осоке. До заветного окна отсюда было метров сто тридцать потоптанного луга. В тишине деревни разнесся искаженный металлом голос:
— Внимание! Будаков! С тобой говорит оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин! Выслушай меня, и выслушай внимательно! Сейчас ты собираешься совершить непоправимую ошибку! Я не буду давить на твою совесть, я просто объясню, что будет, если ты пойдешь на это. И слушай изо всех сил, потому что шагнуть на роковой путь ты всегда успеешь!
— Толково говорит, — оценил Кременчук.
Танков, отдыхая, молчал. Он боялся растерять ту решимость, которую с трудом собрал после недавнего позора.
— Ну, все, — прошептал он. — Дальше я один.
— Я с тобой, лейтенант, — заупрямился Степан. — Не дело одного бросать. Да и не сладишь ты в одиночку. Он мужик здоровый. — Только тут Танков разглядел в его руке небольшой ломик.
— Нельзя, Кременчук, нельзя.
Не вставая с земли, Танков содрал с себя китель и рывком, пригнувшись, а потом и во весь рост, не петляя и не сворачивая, побежал к окну. Почувствовав дыхание сзади, махнул отгоняюще рукой, но продолжал бежать, с надеждой ухватывая клочки фраз, непрерывно выкрикиваемых Велиным.
— Ответь же, ответь, — бормотал он.
Добежав, наконец, до стены, склонился к траве и натужно, закрывая рот, отдышался. Рядом глотал воздух Кременчук. Танков поводил перед ним пальцем: «Тише, пожалуйста, тише». Велин меж тем веско перечислял смягчающие вину обстоятельства, особенно напирая на явку с повинной. Будаков упорно отмалчивался, и, как ни прислушивался под окном слегка отдышавшийся Танков, в доме было тихо.
Наконец лейтенант решился. Подняв руку, осторожно, с надеждой подтолкнул от себя пересохшую, с отслаивающейся краской раму. Она не подалась. Кременчук, сделавший то же самое, покачал головой: «Бесполезно». Оставалось встать во весь рост, дотянуться до форточки и надавить — дай Бог не заперта. Сообразительный Кременчук подсел, сложил замком руки и медленно принялся поднимать вставшего на них Танкова.
По мере того как голова и грудь все полнее вписывались в мрачный квадрат окна, Танков с нарастающим страхом вглядывался в черноту дома, из которой, быть может, давно уже с ухмылкой разглядывал его Будаков. Вот он опять поднимает ружье, заряженное картечью. Как там Захаров сказал — в упор и пополам? Его, Мишку Танкова, пополам? В двадцать два года? Спокойно, спокойно, спокойно.
ebooksa