Храм Вечного Огня,

А так Серегин был сражен нашей курочкой в самое сердце и даже, кажется, не заметил этой мелкой погрешности. Подумаешь, мех! Он покраснел и тут же отвернулся прочь, показывая что он больше не подглядывает. Обидно было, что он совершенно не обратил никакого внимания на мою персону, несмотря на то, что я была в не менее соблазнительном виде, ибо нижнее белье в подобных случаях не надеваю просто принципиально. Вечернее платье должно сидеть на теле как влитое, при некоторой сноровке предоставляя самцу полный доступ к моему телу и его главным отверстиям. Наверное, я просто не в его вкусе, и он совершенно не обращает на меня внимания как на возможную партнершу. Вот Змей – это совершенно другое дело, он, как говорят бесхвостые безрогие, на меня запал и вроде бы еще с первой нашей встречи в подземной тюрьме. Надо бы поощрить этого очень интересного мужчину… После всего того, что произошло со мной в последнее время, нет лучшего лекарства для души, чем приятно провести время с приятным партнером, пусть даже у него нет ни хвоста, ни рогов. Самое главное (я узнавала у его бывшей) у него как раз в наличии, и оно, это «самое главное», у него весьма немаленьких размеров, что для меня очень хорошо, поскольку самцы деммов, как правило, не могут похвастать особой величиной своих органов.

Княжна Елизавета Волконская, штурм-капитан ВКС Российской Империи.

О какой ужас, сейчас я умру от стыда! Он застал меня в таком компрометирующем виде, что бедной девушке остается только броситься в бушующее море и немедленно в нем утопиться. И не говорите мне, что море сейчас не бушует, что оно тихое и ласковое. Это совершенно неважно! Бушует моя несчастная раненая душа, которой и стыдно и больно. И он мерзавец, подлец, негодяй, тут же отвернулся, как будто ему неприятен вид моего тела. Да, в нем уже нет того очарования непорочной юности, какое было в шестнадцать-семнадцать лет. Грудь набухла и чуть отвисла, соски потеряли форму, на животе и в окрестностях появились безобразные жировые складочки, а в углах рта (чтобы увидеть это даже не надо обнажаться) появились первые морщинки.

А он красив и молод, как настоящий древнегреческий бог (и даже лучше, видала я этих божков во всех видах). А как у него перекатываются мышцы под кожей, когда он выводит на общую зарядку сотню своих амазоночек и как эти юные девки, гладкие и мускулистые, с торчащими вперед титьками, смотрят на него своими горящими от возбуждения глазами. Видно, что каждая и любая из них, в кого не ткни пальцем, ляжет перед ним по первому знаку, хоть и все они там в этом храме поголовно являются девственницами. И вообще, амазонкам запрещено познавать мужчину до тех пор, пока она не убьет трех врагов или не совершит какой-нибудь великий подвиг. Агния вон хвасталась, что у нее такой подвиг уже есть, и пусть пока она убила всего одного врага, но все равно имеет права сойтись с мужчиной по своему выбору и понести от него ребенка. И опять же, она выбрала капитана Серегина, лишь в крайнем случае соглашаясь на одного из его сержантов.

Господи, я же для него совсем старая, дряблая баба, и, наверное, кажусь ему ужасной уродиной, на которую, если ее раздеть, противно даже посмотреть, не то чтобы обнять, поцеловать и увлечь за собой на ложе. А это украшение женщины чуть ниже живота, поросшее густыми рыжеватыми волосками, которое Зул назвала отвратительнейшей вонючей лохматкой, на которую мужчинам противно смотреть… А что поделать – тут, в этом мире, очень жарко и душно, и я постоянно потею. О горе мне, горе; даже то место, которое обычно больше всего привлекает мужчин, у меня выглядит ужасно и отвратительно…

Нет, решено! Я немедленно сбрею там все, не оставляя ни одного волоска (где бы только тихонько взять для этого разовую бритву, чтобы никто не знал), потом побрызгаю все свое тело духами и надену самое лучшее и самое узкое платье, при этом без всякого нижнего белья, и в таком виде явлюсь ночью к этому нахалу, мерзавцу и развратнику, предложив ему всю себя. И только если он меня отвергнет – немедленно брошусь в море, и пусть будет что будет – не надо меня спасать.

Анастасия, бывшая вторая жрица храма «Текущей Воды», бывшая поломойка в храме «Вечного Огня», а ныне магиня стихий воздуха и воды в отряде капитана Серегина.

Несколько дней назад я умерла и снова возродилась к жизни – и это было уже не первое такое чудо, случившееся со мной. На этот раз случилось так, что умерла храмовая посудомойка, а возродилась магиня стихий воздуха и воды в отряде капитана Серегина. Теперь я специалист с особыми способностями, и отношение ко мне сейчас как к очень важной персоне, а еще как к женщине, которая перенесла большие несчастья и которую надо беречь от нервных потрясений. Правда, та история, которую я рассказала своим новым друзьям – это далеко не вся правда о моей жизни; скорее всего, лишь ее малая часть. Ведь, как я уже говорила, я уже не раз умирала и возрождалась к жизни, и эти жизни отличались друг от друга как небо и земля.

Сначала я, как всегда в таких случаях, была очень напугана произошедшим, но потом сумела немного разобраться в ситуации за те несколько дней, что прошли в компании капитана Серегина, княжны Волконской, Анны Сергеевны, которую Серегин зовет Птицей, могущественнейшей магини огня Кобры, которая на самом деле очередная реинкарнация богини победы Ники, отца Александра, который изнутри больше, чем это кажется снаружи, деммки Зул бин Шаб, которую все зовут чертовкой, и мальчика Дмитрия, который на самом деле является одним из могущественнейших колдунов всех миров и народов. Где-то я осторожно расспрашивала, а где-то просто подсматривала и подслушивала, ибо тот язык, который я считала для себя окончательно забытым, снова напомнил о себе привычным с детства звучанием.

Как я испугалась тогда в храме, когда поняла, что люди, которые так грубо меня схватили, между собой говорят на языке, забытом мною, казалось, уже давно-давно. Я чуть не умерла от страха раньше, чем от меча, когда Серегин поднял меня, упавшую, с пола и начал задавать вопросы – по счастью, на койне, потому что он принял меня за местную и, к моему счастью, продолжает принимать до сих пор. Только мне кажется, что и Анна Сергеевна (сильнейший маг разума, не применяющий ко мне свои способности только из-за своей врожденной деликатности), и магиня Кобра (сразу оказавшая мне почести как равной себе, хотя я в тот момент была всего лишь посудомойкой), и сам капитан Серегин, бдительный как Торквемада, и княжна Волконская, которая совсем из другого мира – все они подозревают, что я совсем не та, за кого себя выдаю, а отец Александр знает это точно, но молчит, потому что ему еще не дозволено говорить.

А ведь это и в самом деле почти так, потому что в первой моей жизни, о которой я никому не рассказываю, у меня были папа и мама, старшие сестры Ольга, Татьяна и Мария, и любимый младший братик Алеша… Та жизнь закончилась в одночасье выстрелами из наганов и я даже не знаю, что меня спасло – то ли семейные бриллианты, зашитые в девичий корсет, то ли внезапно пробудившиеся магические способности, бросившие мое бесчувственное тело через бездну времени и миров, и возродившие меня здесь, на изнанке Мироздания.

Придя в себя в открытой степи, где я первый раз возродилась к жизни после смерти, я, как была – босая, израненная и в порванном платье – побрела куда глядят глаза и мне очень повезло, что вместо одного из ужасных местных хищников, по сравнению с которым и лев выглядит котенком, меня встретил разъезд амазонок, патрулирующих эту местность. Они были очень добры ко мне, напоили водой, накормили, а потом посадили на заводную лошадь и отвезли в храм Текущей воды.

Так началась моя вторая жизнь – сперва послушницы, а потом и жрицы стихий воздуха и воды, когда старшая жрица проверила меня и обнаружила соответствующие способности. Без этого нельзя было стать жрицей, и за восемь последующих лет я сделала в храме головокружительную карьеру, поднявшись в его иерархии с места привратницы, встречающей паломников и паломниц и осведомляющейся об их нуждах, до второй по старшинству жрицы, перед которой через пять-десять лет было бы открыто место старшей, самой главной, жрицы со всеми прилагающимися к этому посту почестями и привилегиями.

Но я не смогла. Не выдержала испытания любовью стареющей женщины с нерастраченным девством к молодому смазливому красавчику – и в результате я, забеременевшая, бежала вместе с ним из ставшего мне родным храма. В тот день я снова умерла, потеряв все, что имела, и возродилась несколько месяцев спустя в виде поломойки в храме Вечного огня. Рождение дочери, унаследовавшей мои способности, чуть приподняло мой статус, но все равно он оставался таким низким, что ничтожнее меня были только рабы, чистящие нужники, и выбрасывающие в выгребные ямы разную падаль.

Я уже думала, что это положение у меня навсегда, до самой моей смерти, как тут в храм Вечного Огня нагрянул капитан Серегин со своей командой и перевернул тут все вверх дном. И снова, как это уже много раз бывало, первые стали последними, а последние первыми. Конечно, то место, какое я занимаю в отряде, не идет ни в какое сравнение с тем, каким оно было во второй, а тем более в первой жизни, но все равно, быть равной среди равных среди людей, которых никто не обвинит в слабости и неуспешности – это совсем не то, что быть храмовой поломойкой, то есть существом, об которое каждый по определению норовит вытереть ноги.

Но все равно я каждую минуту боюсь, что меня спросят: «Кто вы, госпожа Анастасия?» – а Анна Сергеевна посмотрит на меня своим пронизывающим взглядом, и тогда я должна буду или рассказать им все как есть или покинуть их команду, потому что я уже знаю, что капитан Серегин абсолютно не терпит лжи – ни в каком виде. А правду я им говорить просто боюсь, потому что если по какому-то странному стечению обстоятельств для меня прошло не более десяти лет, то в том мире, откуда родом и я, и Серегин с Анной Сергеевной и всей их командой, минуло уже почти сто. Там я должна была уже умереть и рассыпаться в прах, и я боюсь, что если я признаюсь в принадлежности к тому миру, то он предъявит на меня свои права – и тогда я обязательно погибну, как чуть не погибла в подвале того дома в Екатеринбурге.

Я и хочу сказать правду – и боюсь это сделать, потому что чем больше я узнаю об истории того мира после гибели моих родных и моего собственного исчезновения, тем больше мне хочется кричать от ужаса. Не хотели мы такой судьбы ни себе, ни стране – и будь даже все мы прокляты, все равно это наказание окажется совсем недостаточным по сравнению с теми бедствиями, какие наша семья принесла России. Каждый раз, когда я вижу Серегина, то хочу заговорить с ним, но каждый раз сгораю со стыда и не смею даже открыть перед ним рот. Единственно, что мне остается, это прийти на исповедь к отцу Александру и исповедаться ему, излив перед ним свою бессмертную душу, которая никак не дает умереть моему бренному телу.

– Грешна я, отче, – скажу я ему, – грешна, грешна, грешна, и за грехи мои платят те, кто никоим образом в них не повинен. Назначь мне епитимью, соразмерную тяжести моих грехов – и если я ее выдержу, то скажу тебе спасибо, а если нет, то сойду в ад уже успокоившейся, и оттого почти счастливой.

Забывшись этой молитвой израненной души, я как-то совсем не заметила приближения того, о ком сейчас были все мои мысли. Не успела я даже испугаться, а отец Александр уже стоял передо мной.

– Ты чем-то обеспокоена, дочь моя? – участливо спросил он у меня, меланхолично перебирая бусины своих настоящих самшитовых четок.