Лучший мир

– И у вас тоже. Спасибо.

Джереми сошел с крыльца, пошарил за сточной трубой, вытащил бутылку виски, отвинтил колпачок и сделал несколько глотков.

– Маргарет этого не любит, – вздохнул он, – но мужику иногда нужно выпить.

– Аминь. – Итан взял протянутую ему бутылку.

– Это ваша первая?

– Вайолет? Да.

– Дети меняют жизнь, правда?

– Всё меняют.

Несколько секунд они стояли, прислушиваясь к ночным звукам – шелесту деревьев и дыханию ветра. Итан сделал еще глоток и вернул виски хозяину.

– Хорошее дело – отцовство, – сказал Джереми. – Я кровельщиком работал, заливал крыши битумом на летней жаре, от солнца не прятался. К июню кожа на шее трескалась, облезала и снова обгорала. Мне было восемнадцать, и я считал, что это круто. Потом у меня родились дети. Дурость какая-то. Ты думаешь, тебе ясно, во что ты ввязываешься. Но на самом деле ты и понятия не имеешь. Ни малейшего. Все говорят о любви, которая их переполняет, и это верно, но дело-то не совсем в этом. Это чувство вытесняет все остальное. Остается мысль, что ты возложил на себя ответственность на следующие восемнадцать лет.

Джереми сделал еще глоток, предложил Итану, но тот отказался, мотнув головой. Навинтив колпачок, Джереми отнес бутылку в ее укромное место. Вернувшись на крыльцо, он сунул руки в карманы, посмотрел на небо, на Итана и сказал:

– Странные, Уилл, настали дни. Может быть, последние дни. Берегите вашу девочку, слышите?

– Непременно. Я сделаю все, что в моих силах.

– Вот это правильно.

Они вошли в дом. Джереми оставил им лампу, и все пожелали друг другу спокойной ночи.

Как только хозяева вышли, Эйми вцепилась в Итана:

– Что, черт побери, происходит?

– Эйми, клянусь тебе, я понятия не имею.

– Им известно твое имя. Они знают, что ты доктор наук. Они сказали, что тебя выследил беспилотник.

– Да.