Лабиринт. Трилогия

22
18
20
22
24
26
28
30

Земля была мягкой, пока еще неглубоко промерзшей, копать ее не составляло большого труда. Хуже обстояло дело с заготовкой бревен. Руки рабочие были, но не хватало для них инструментов и инвентаря. Работали в несколько смен, даже ночью, при свете костров. К тому времени, когда первые вырытые в земле жилища были готовы, люди в лагере начали умирать от пневмонии. Ежедневно хоронили от трех до семи человек.

Баслов, не ослабляя бдительности, расставил вокруг лагеря посты. В направлениях возможного появления механиков постоянно работали разведгруппы.

К капитану вновь вернулись былые уверенность и собранность. Теперь, когда перед ним стояла четкая и ясная задача, пусть даже, как считали многие, и невыполнимая, он готов был работать за троих и того же требовал от тех, кто находился рядом. И каким-то образом ему удавалось всех вокруг заряжать своей энергией.

Не было человека, который не понимал, что, выкладываясь подчистую, они борются не за спасение, а всего лишь ради отсрочки уже вынесенного им приговора. И тем не менее все работали как проклятые, словно и не думали и даже не знали о том, что наступит день, когда снова придется все бросить. Остановка сейчас была равносильна смерти.

Кийск, в отличие от Баслова, пребывал в подавленном настроении. Им владели мрачные предчувствия, временами переходившие в глубокую уверенность в том, что эту зиму в лесу не переживет никто.

Двое часовых с нетерпением ждали смены, которая, как обычно, запаздывала, — часов ни у кого не было, и тем, кто ждал, всегда казалось, что время ползет слишком медленно. Это были пехотинцы из роты Баслова, от которой осталось не более двух взводов. По внешнему виду солдат теперь трудно было отличить от гражданских — и те и другие, отправляясь в караул или на работу, натягивали на себя все теплое, что только удавалось найти.

День был серый, пасмурный. Порывистый ледяной ветер дул, казалось, одновременно со всех сторон, — сколько ни поворачивайся к нему спиной, он все время в лицо. Закинув автоматы за спину, втянув головы в плечи и спрятав в рукава кисти рук, солдаты зябко приплясывали на месте. У обоих до самых ушей были натянуты серые спортивные шапочки, а поверх бушлатов накинуты нечто вроде пончо, сшитые из одеял.

Один из них, пританцовывая, принялся что-то едва слышно напевать и вдруг замер в неудобной позе, наклонившись вбок. Ему показалось, что между деревьями мелькнула какая-то тень.

— Что там? — спросил другой.

— Да ничего. Померещилось.

— И чего мы только здесь мерзнем? Если придут механики, то шум будет стоять по всему лесу, — за день пути их услышим.

— Кто их знает, — пожал плечами его собеседник.

— Не проползут же они, как зайчики, под кустами? Я бы мог… — Он вдруг умолк, напряженно всматриваясь в серый полумрак между голыми стволами деревьев. — Черт, и мне тоже что-то показалось… Уж не волки ли?

Он скинул с плеча автомат и передернул затвор.

— Да нет, на зверя, вроде, не похоже, — сказал другой, но тоже предусмотрительно взял автомат наизготовку. — Зверь, когда крадется, по земле стелется, а этот прыгает от дерева к дереву.

— Эй, кто там есть?

Метрах в пятидесяти от них, в стороне от того места, где последний раз мелькнула тень, из-за дерева вышел человек с непокрытой головой, одетый в какую-то легкую, но, должно быть, теплую одежду серого цвета.

— Это что еще за гость такой?

— Одежда, как будто, городская.

— Стой, не двигайся! — закричал солдат, направив ствол автомата на незнакомца.