— Вот прекрасно! Так мнe пришлось ждать потому только, что вы оба трусите перед этою старухой! Впрочем, я ни слова не могу сказать; против нея теперь все улажено.
— Так ферму продали?
— Ничуть. Достойная леди не могла потерпeть такого нарушения фремлейской святыни: она продала акций на пять тысяч фунтов и выслала деньги сыну без малeйшаго объяснения, изявляя только надежду, что этой суммы будет достаточно для теперешних его нужд. Признаюсь, желал бы я, чтоб у меня была матушка.
Марк не был в состоянии что-либо отвeчать; его вдруг упрекнула совeсть, ему стало жаль, что он не в Фремлеe в настоящую минуту. Он хорошо знал и доходы леди Лофтон, и то каким образом она их издерживала. Состояние у ней было порядочное для одинокой, пожилой женщины, но жила она открыто и славилась своею щедростию; ей не было надобности откладывать деньги, и весь ея доход обыкновенно издерживался в течении года. Марк знал это, и знал также, что одна положительная невозможность заставить ее прервать или уменьшить благодeяния, которыя она привыкла расточать. А вот теперь она отдала часть своего капитала, чтобы спасти имeние сына — сына, который без сравнения был богаче ея и не имел таких обязанностей перед обществом.
Марк догадывался также, на какое употребление пошли эти деньги. Между Соверби и лордом Лофтоном были какие-то денежные счеты вслeдствие проигрыша на скачках. Долг Этот тянулся уже года четыре, с самаго почти совершеннолeтия лорда Лофтона, который когда-то разказывал все дeло Марку Робартсу, и с горечью говорил, что мистер Соверби с ним поступает безсовeстно и безчестно, что он требует денег, на которыя не имeет никакого права; он объявил даже, что хочет отдать это дeло на рeшение Джокей-Клуба. Но Марк, зная, что Лофтон не очень опытен в подобных дeлах, и считая невозможным, чтобы мистер Соверби был способен к обману, старался успокоить его и всячески уговаривал его обратиться к посредничеству какого-нибудь третьнаго лица. Марк должен был обо всем этом переговорить с самим мистером Соверби, и этим началось их сближение. Положили дeло рeшить третейским судом. Сам мистер Соверби назначил посредника. Лорд Лофтон не пришел в негодование, когда дeло было рeшено в пользу Соверби; гнeв его успeл остыть.— Они меня совсeм обобрали, сказал он Марку, смeясь:— но что ж дeлать! Надобно же чeм-нибудь поплатиться за опытность. Соверби говорит, что дeло чистое; и я не имeю права в том сомнeваться.
Потом случилось еще какое-то замедление в уплатe; часть денег была выдана третьему лицу, был дан вексель, и один Господь да жиды-ростовщики вeдают, сколько пришлось переплатить лорду Лонтону! Кончилось тeм, что он должен был заплатить за мистера Соeерби какому-то подлецу маклеру всe эти пять тысяч фунтов, какими пожертвовала его мать, леди Лофтон!
Припоминая все это, Марк не мог не почувствовать нeкоторой злобы против мистера Соверби, не мог не возымeть подозрeния, что он дурной человeк; лучше сказать, он не мог не убeдиться в этом вполнe. А между тeм, он продолжал с ним прогуливаться по герцогскому парку, разсуждая о дeлах лорда Лофтона и с участием выслушивая то, что Соверби говорил про свои собственныя.
— Меня кругом обобрали, говорил он,— но я кой-как выдерусь им всeм на зло. Но эти жиды, Марк (в послeдние дни они стали на очень короткую ногу), что бы с вами ни случилось, не связывайтесь с жидами. Я мог бы оклеить цeлую комнату векселями за их подписью, а между тeм я никогда с них не получал ни шиллинга, а они все с меня дерут!
Я сказал выше, что дeло лорда Лофтона было покончено; оказалось однако, что оно покончено не совсeм.
— Скажите Лофтону, сказал Соверби Марку, что я выручил всe бумаги с его подписью, за исключением того, что захватил подлец Тозер. У него, кажется, остался один какой-то вексель: что-то такое там не было вычтено при возобновлении. Но я попрошу своего адвоката добыть эту бумагу. Может-быть придется заплатить фунтов десять или двадцать, но никак не более; вы не забудете передать это Лофтону?
— Вы Лофтона, вeроятно, увидите прежде меня.
— Как, развe я вам не говорил? Он eдет прямо в Фремлей; вы там его застанете.
— Застану его в Фремлеe?
— Да, Этот маленький подарок, который он получил от матери, растрогал его сыновнее сердце. Он теперь летит домой, в Фремлей, чтобы заплатить своими нeжными ласками за звонкую монету, высланную ему старухой. Право жаль, что у меня нeт матери.
Марк опять почувствовал, что он боится мистера Соверби, и все-таки не был в силах оторваться от него.
В замке много толковали о политикe. Не то, чтобы герцог принимал в ней черезчур живое участие. Он был виг,— виг самых колоссальных размeров, весь свeт это знал. Ни одному противнику не могло бы придти в голову подшутить над его вигизмом; никакой собрат-виг не мог бы в нем усомниться. Но он был такой виг, который мало оказывал практической поддержки одной партии, и мало практическаго сопротивления другой. Он не снисходил до этих земных дрязг. На выборах он постоянно поддерживал и постоянно вывозил кандидата со стороны вигов; за то один из министров этой партии назначил его лордом-намeстником графства, а другой наградил его орденом Подвязки. Но эти почести не могли быть в диковинку герцогу Омниуму. Он с тeм и родился, чтобы быть лордом-намeстником и получить Подвязку.
Но, несмотря на это равнодушие, или, лучше сказать, хладнокровие, Гадром-Кассль считался мeстом, гдe могли собираться политики, чтобы сообщать друг другу свои надежды и планы, и полу-шутливо, полу-сериозно составлять маленькие заговоры. Шли слухи, что мистер Саппельгаус, Гарольд Смит и нeкоторые другие прибыли в Гадром-Кассль именно для этой цeли. Мистер Фодергилл также был извeстный политик, и считался самым близким повeренным герцога; а мистер Грим Уокер, племянник маркиза, был молодой человeк, котораго герцог желал вывести вперед; мистер Соверби был член парламента, рекомендованный самим герцогом; одним словом, состав общества способствовал обмeну политических мнeний.
Тогдашний первый министр, хотя против него возставали многие, оказался довольно счастлив во всех своих предприятиях. Он привел к концу войну с Россией; и Этот конец, если и не вполнe удовлетворительный, был гораздо благополучнeе чeм одно время надeялись в Англии. Потом, он был особенно счастлив в дeлe индeйскаго возстания. Правда, многие даже из тeх, которые подавали голос в его пользу, говорили, что успeх в этом дeлe нельзя приписывать ему. В Индии явились великие люди и сдeлали все. Даже его губернатор, назначенный им, не пользовался в то время особым почетом в общественном мнeния несмотря на всe подвиги, совершенные под его начальством. Мало питали довeрия к главному распорядителю; но тeм не менeе все ему удавалось, а в публичном лицe нeт большаго достоинства как удача.
Но теперь, когда прошли трудные дни, являлся вопрос: не слишком ли много он имел успeха? Когда человeк приковал Фортуну к своей колесницe, он обыкновенно разъезжает с довольно-гордою осанкой. Есть слуги, которые думают, что их господа не могут без них обойдтясь; и у общества бывают такие слуги. Что если Этот счастливый министр принадлежит к их числу?
Притом, какой-нибудь ревностный, дeльный, но туповатый член нижней палаты не любит, чтоб ему отвeчали насмeшками, когда, исполняя свой долг перед избирателями, он позволяет себe предложить несколько скромных вопросов. Не лучше ли на время предать остракизму такого черезчур счастливаго министра, который не имeет осторожности скрыть своего торжества, а позволяет себe расхаживать с гордою осанкой, подсмeиваясь над ревностными и тупоумными членами, а подчас и над членами вовсе не тупоумными, что уже совершенно неизвинительно?