— О святой Боже! Значит, надежды нет, она погибла, погибла! — Но, тут же взяв себя в руки, он продолжил: — Прошу прощения за то, что оторвал ваше величество от дел. Прошу позволения удалиться. Мне нужно продолжить мою работу.
Константин склонил голову и, воздев руку, с чувством объявил своим приближенным:
— Велико несчастье, постигшее этого человека.
Скиталец медленно отступал, в глазах его полыхал непонятный огонь; приостановившись, он указал на императора и торжественно изрек:
— О повелитель, право вершить правосудие было дано тебе Богом, но ты им более не владеешь. Выбор был за тобой: повелевать Церковью или позволить ей повелевать тобой. Ты его сделал — и тем погубил себя, а заодно и свою империю.
Он успел дойти до двери, прежде чем хоть кто-то очнулся от изумления, а потом, пока они переглядывались и приуготовлялись испустить крик, он вернулся к царскому месту и встал на колени. В его движениях и выражении лица было столько безнадежного отчаяния, что все придворные замерли в тех самых позах, в которых их застало это возвращение.
— Повелитель, — произнес князь, — в твоей власти было меня спасти — я прощаю тебе то, что ты этого не сделал. Вот, смотри, — он сунул руку за пазуху своего одеяния и достал из кармана крупный изумруд, — я оставлю тебе этот талисман, который некогда принадлежал царю Соломону, сыну Давида, — я обнаружил его в гробнице Хирама, царя Тира; он твой, повелитель, дабы ты смог по достоинству наказать похитителя пропавшей дочери моей души, моей Гюль-Бахар. Прощай.
Он опустил самоцвет на край возвышения и, поднявшись с колен, снова дошел до двери и успел выйти прежде, чем церемониймейстер вспомнил о своих прямых обязанностях.
— Этот человек безумен! — воскликнул император. — Возьми изумруд, — обратился он к церемониймейстеру, — и завтра же верни ему.
Некоторое время камень переходил из рук в руки — придворные никогда еще не видели равного ему по величине и блеску; многие прикасались к нему с благоговением, ибо, несмотря на определенное недоверие к суевериям, связанным с драгоценными камнями, легенда, которую успел рассказать им загадочный старик, возымела власть над их умами: это действительно талисман, он принадлежал Соломону, его нашел индийский князь, — да, он действительно князь — ибо никто, кроме индийских князей, добровольно с самоцветами не расстается. Но пока талисман двигался по кругу, император сидел, опустив подбородок в правую ладонь, опершись локтем на золотой шишак, и не столько смотрел, сколько думал, не столько думал, сколько молча повторял слова чужеземца: «…право вершить правосудие было дано тебе Богом, но ты им более не владеешь. Выбор был за тобой: повелевать Церковью или позволить ей повелевать тобой. Ты его сделал — и тем погубил себя, а заодно и свою империю». Было ли то пророчеством? Что оно означало? Постепенно повелитель понял значение этих слов. Первый Константин был создателем Церкви; теперь Церковь станет губителем последнего Константина. Сколько людей проводят юность в стремлениях и борениях, дабы вписать свои имена в историю, а потом в старости содрогаются, перечитывая ее!
Едва индийский князь вернулся в свой кабинет — он, безусловно, все еще не успокоился после порыва во Влахерне, — как Сиама доложил, что внизу его дожидается какой-то человек.
— Кто он?
Слуга покачал головой.
— Приведи его сюда.
Вошел цыган, по крайней мере по матери, рожденный в шатре в долине Буюкдере, стройный, смуглый, рыбак по роду занятий. Судя по запаху, который он принес с собой, в ту ночь сети даровали ему на диво богатый улов.
— Имею ли я удовольствие говорить с индийским князем? — осведомился цыган на чистейшем арабском языке, с вежеством, какой в те времена можно было обрести, только подвизаясь при дворе.
Князь поклонился.
— Индийский князь, друг султана Магомета? — уточнил посетитель.
— Султана Магомета? Ты хочешь сказать, принца Магомета?
— Нет, Магомета — султана.
ebooksa