Вечный странник, или Падение Константинополя

22
18
20
22
24
26
28
30

— Погоди, дочь моя, — произнес он мягко. — Может оказаться, что происшествие это имеет определенное значение для международной политики. Если ты не возражаешь, я хотел бы, чтобы твой рассказ услышали и некоторые мои друзья. — Возвысив голос, он позвал: — Нотарас и ты, брат мой, подойдите поближе. С нашей дивной хозяйкой приключилась вчера удивительная история, в которой замешаны турки с другого берега, и я уговорил ее поведать нам подробности.

Оба ответили на приглашение, встав по правую руку от повелителя.

— Продолжай, дочь моя, — произнес император.

«Вот как, дочь! Дочь!» — повторил про себя дука, причем с такой горечью, что вряд ли даже все дипломатические ухищрения повелителя смогли бы его утешить. Отеческая нотка в этом обращении однозначно свидетельствовала о том, что Франза одержал победу.

Поборов смущение, княжна начала в простых, но внятных словах рассказывать о том, как попала в замок и что с ней там произошло. Когда она закончила, вокруг стола стояли, слушая, все вельможи из свиты.

Император прервал ее дважды.

— Один момент! — произнес он, когда она начала рассказывать про турецкий отряд, прибывший в древнюю крепость почти одновременно с нею. Император обратился к воеводе и адмиралу: — Господа, вы помните, что, когда по пути сюда мы проходили мимо замка, я попросил лоцмана подвести судно поближе к берегу. Мне показалось, что гарнизон там больше обычного, да и флаги на донжоне развевались странные, а шатры и кони у стен свидетельствовали о присутствии воинского отряда. Помните вы это?

— Мы только что получили подтверждение твоей несказанной мудрости, о повелитель, — произнес воевода, выпрямляясь после низкого поклона.

— Я обратил ваше внимание на это обстоятельство, господа, чтобы вы не забыли о нем по ходу следующего совета, — прошу прощения, дочь моя, что прервал нить твоего крайне занимательного и значимого повествования. Я готов слушать дальше.

Когда она описала внешность коменданта и то, какой прием он оказал им на причале, его величество, снова рассыпавшись в извинениях, попросил дозволения уточнить еще одну подробность:

— Должен сказать, дочь моя, что внешность человека, которого ты описала нам под именем коменданта, не имеет ничего общего с тем, кто доселе представлялся нам под этим званием. Я неоднократно отправлял гонцов к коменданту, и они по возвращении докладывали о нем как о грубом, неотесанном, неприглядном человеке средних лет и низкого рода; меня удивляет та свобода, с которой этот персонаж делал заявления от лица моего августейшего друга и союзника султана Мурада. Господа, эта подробность также требует дополнительного осмысления. Замок, разумеется, имеет военное значение, а потому для того, чтобы он отвечал своему назначению — поддерживать мир и взаимопонимание между двумя силами на двух берегах Босфора, нужен опытный, умудренный годами воин. Огонь в молодой крови неизменно вызывает у нас опасения.

— Прошу прощения, ваше величество, — вставил воевода, — но я хотел бы, с должным смирением, спросить у княжны, красоту которой едва ли не затмевают ее отвага и благоразумие, чем она может подтвердить свое мнение о том, что упомянутый ею юноша действительно является комендантом.

Княжна собиралась ответить, но тут ее старый слуга Лизандр протолкался через разряженную толпу и с грохотом опустил свое копье на землю рядом с ее стулом.

— Явился какой-то незнакомец, называет себя арабом, — сообщил он, изобразив подобие поклона.

Простодушие старика, ревностность, с которой он служил своей госпоже, полное невнимание к августейшему присутствию немного позабавили царедворцев.

— Араб! — в мимолетном недоумении воскликнула княжна. — Каков этот человек с виду?

Лизандр в свою очередь впал в недоумение, но после короткой паузы все-таки ответил:

— Лицо у него темное, почти черное; голова покрыта большим шелковым платком с золотом; от плеч до пяток его скрывает халат, а на поясе висит кинжал. Вид у него величественный, он, похоже, ничего не боится. Говоря коротко, госпожа, можно подумать, что он — царь всех погонщиков верблюдов на свете!

Портрет получился неожиданно выразительным; даже император улыбнулся, а многие царедворцы, сочтя его улыбку за приглашение, рассмеялись вслух. Посреди этого веселья княжна спокойно, почти не изменившимся тоном пояснила:

— Ваше величество, мне напомнили о приглашении, переданном через того самого человека, речь о котором шла как раз перед этим объявлением. Днем, во время моего пребывания в Белом замке, мне был представлен арабский сказитель — его порекомендовал наш любезный хозяин. Судя по всему, на Востоке его считают очень искушенным в своем ремесле, это шейх, который направляется в Адрианополь, чтобы развлечь там султан-ханум. В пустыне его любовно называют Поющим шейхом. Я рада была возможности как-то скоротать время, и он меня не разочаровал. Более того, мне так понравились и его истории, и манера, в которой он их рассказывал, что, покидая замок, пребывание в котором оказалось столь приятным, я, дабы воздать должное гостеприимству хозяина, упомянула про этого певца и попросила коменданта уговорить его свернуть с пути и заехать сюда, чтобы дать мне еще одну возможность его послушать. Знай я в тот момент, что у повелителя возникнет намерение посетить меня в обществе столь высокородных господ, — получи я хотя бы намек, что меня ждет подобная честь, я бы не назначила на сегодняшний день этой встречи. Однако сказитель явился, и теперь, когда вашему величеству известны все обстоятельства, я прошу вас принять решение, можно ли его впускать или нет. Возможно… — она осеклась, заметив по взглядам, которыми император обменялся со своими вельможами, что мнения их разделились примерно поровну, — возможно, гостям моим это утро показалось скучным; если так, я буду крайне признательна Поющему шейху, который поможет мне их развлечь.