– Черт возьми, – снова заметил солдат, польщенный похвалой начальника, – а ведь трещины на решетке совсем свежие!
Тристан покачал головой, Гудула побледнела.
– И давно, говоришь ты, тележка сломала решетку?
– Да с месяц тому назад, а может, недели с две, монсеньор! Не помню наверное.
– А раньше она сказала, что больше года тому назад, – заметил солдат.
– Да, дело тут нечисто, – сказал Тристан.
– Монсеньор! – воскликнула Гудула, продолжая заслонять собой окошко и дрожа при мысли, что подозрение может заставить их просунуть голову и заглянуть в келью. – Монсеньор, клянусь вам, что решетка сломана тележкой. Клянусь вам в этом всеми святыми ангелами. Если это не тележка, пусть я буду проклята навеки как богоотступница.
– Ты что-то слишком горячо клянешься! – заметил Тристан, окидывая ее инквизиторским взглядом.
Несчастная женщина чувствовала, что теряет самообладание, делает промахи и говорит совсем не то, что нужно. Тут подбежал другой солдат и воскликнул:
– Монсеньор, старая ведьма врет: колдунья не могла убежать на улицу Мутон. Улица всю ночь была загорожена цепью, и часовые никого не видали.
Лицо Тристана с каждой минутой становилось мрачнее.
– Что ты на это скажешь? – обратился он к затворнице.
Та попыталась преодолеть это новое препятствие:
– Не знаю, монсеньор, может, я ошиблась. Кажется, она действительно побежала к реке.
– Да это совсем в другую сторону, – сказал Тристан, – и притом невероятно, чтоб она бросилась назад к Сите, где ее ищут. Ты врешь, старуха!
– А кроме того, – добавил первый солдат, – ни на том, ни на этом берегу нет лодки.
– Она могла перебраться вплавь, – возразила Гудула, отстаивая под собой почву шаг за шагом.
– Да разве женщины умеют плавать? – отвечал солдат.
– Черт возьми! Ты врешь, старуха! Врешь! – гневно воскликнул Тристан. – Пожалуй, вместо колдуньи придется мне повесить тебя. Четверть часика разговора в застенке, верно, развяжут тебе язык. Собирайся-ка с нами в путь.
Она с жадностью подхватила его слова: