Паруса судьбы

− Она давно поросла мохом. Не крути, выкладывай!

− Так вот, − Початок засиял праздничным пирогом, −приготовься, только не падай.

Толстуха хмыкнула, отложила скалку, правда, недалеко и, уткнув руки в бока, с недоумением уставилась на раздувшегося от важности супруга.

− Ты меня знаешь… Я ведь сразу беру быка за рога. Ты не возражаешь?

− Ну возьми, возьми… − она пуще нахмурила брови.

− Так вот! Благодаря только мне, слышишь, а не кому-нибудь там, черт побери! Мы стали… Тьфу! − Муньос лизнул взглядом подсумок. − Нет, я стал обладателем тысячи реалов!

Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как по зале таверны жужжали наперегонки мухи. Эта новость потрясла саму мамашу Сильвиллу куда более, чем если бы ее мужу отрубили голову. Она стояла, опустив изработанные, большие, совсем не женские руки, и тупо смотрела на Антонио, который под шумок уже откупорил бутылку вина и жадно посасывал ее, точно младенец рожок.

Эту картину и застала Тереза, с грацией провинившейся кошки перешагнувшая порог. Вся в золотистой пыли, она принесла с собой ощущение опустошенной усталости. К ее тонким пальцам прилипли остатки травы, которой она обтирала упененного скачкой коня Луиса де Аргуэлло.

Глава 14

− Ну! Нагулялась, девка-ветер? − зычно гаркнул Початок, памятуя о наставленных ему капитаном шишках.

− А ты всё пьешь? − Тереза бросила на него недружелюбный взгляд и, гордо откинув голову, прошла через зал к матери за стойку, где сполоснула в кадушке лицо и руки.

Муньос в ответ чмокнул губами и выдал:

− Ух ты, свистушка сопливая! Да знаешь ли ты, что вино благодатно действует мне на кровь?

− Ты это скажешь, когда она прольется под топором палача.

− А ну стой, лахудра! Ты как это с родителем разговариваешь? Ну, я пью. И что? И буду, кстати, отныне пить столько, сколько влезет в мою глотку. Теперь я при деньгах, и надолго.

Он сверху вниз глянул на притихших женщин. Тереза бросила удивленный взгляд на странно молчаливую мать. Та, не поднимая глаз, с покорностью протирала пузатые пивные кружки и выстраивала их, как солдат, в предлинную шеренгу.

Девушка застыла. Глаза ее мстительно сузились, в них сверкнул злой огонек, губы сжались в плотную узкую линию. Она резко обернулась к отцу и выстрелила вопросом в лоб:

− Это он дал деньги?

− Он, чайка! Он, твой беркут. Ну, что уставилась, глупая? − бросил Муньос вызов. − У меня что, банан на лбу вырос? О-о! Ты не знаешь, как он меня, будущего тестя, умолял в знак уважения принять должный подарок. Бедняга! Стоял на коленях битый час. Нет, вру, как сейчас помню, два! Эй, юбки, слышите, на ко-ле-нях! Три часа! −Початок торжественно воздел к небу бутылку. − А почему, я вас спрашиваю? Да потому, что Антонио Муньос целый мир пропьет, но королевскую кавалерию не опозор-р-рит!

− Когда кончишь врать − иди и проспись! − Тереза была вне себя: опять за нее всё решили. «Что ж я, безмозглая кукла?!»