Паруса судьбы

22
18
20
22
24
26
28
30

Кальеха, поперхнувшись табачным дымом, зашелся кашлем, крепкий спазм сотряс его, через нахлынувшую слезу он насилу проклокотал:

− Я весь… во внимании…

− Так вот, страна кишит всемастным сбродом из штатов, этими гринго. И отчего не допустить, что кто-то… задумает разграбить и предать огню форт русских.

− Пожалуй… Но майора, − его светлость сокрушенно махнул рукой, − немыслимо так легко провести… Что, если он доберется до правды?

− Для начала ему нужно будет попасть в Калифорнию.

− И он туда попадет. В сем у меня нет сомнений, −старик устало смотрел на пламя свечи.

По узким губам монаха скользнула отеческая усмешка.

− А у меня есть человек, который весьма сомневается.

− Не забывайте, монсеньор, вы сами говорили, сколь он опасен! Юбку не послали бы за океан…

− Поберегите нервы, ваша светлость. Брат Лоренсо не менее опасен, и его доводы, смею уверить, столь же неотразимы, как удар стилета.

− Ради неба, это ваше предположение, генерал?

− Обещание, ваша светлость.

Монах хлопнул в ладоши. Из сырого мрака туннеля сначала возникло подобие тени, затем, в дроглом свете догорающих свечей, она обрела форму большого и широкого, как родовой сундук, мужчины. Голубая домотканая ряса топорщилась на его бедре, обрисовывая короткий артиллерийский тесак.

Вице-король неожиданно ощутил холод в желудке и судорожно сглотнул: иссеченное суровыми морщинами лицо, тяжелые надбровные дуги и огромные, с веревками вен руки простолюдина впечатлили его. Но более потрясли глаза монаха. В них отсутствовала грань между зрачком и радужной оболочкой; вместо нее расплывалось неумолимое черное пятно.

− Проклятие! Он слышал нас, Монтуа! − герцог нервно щелкнул суставами пальцев.

− Я доверяю своим людям, ваша светлость. Каждый, кто вздумает шутить со мной… пошутит с Господом.

Монтуа приметил, как решимость на лице Кальехи сменилась знакомой болезненной гримасой: у старика начинались головные боли. К концу дня он больше сидел, чем стоял, предплечья все чаще касались спасительных подлокотников кресла.

Падре почтительно поклонился и обернулся к угрюмому монаху.

− Ты всё слышал, брат Лоренсо? Ты запомнил его?

Монах качнул головой: