У того, кто оставался на пороге, было грубое, будто рубленое из березового чурбака лицо. Глаза покою не знали, шныряли по горнице крысами. Был он приземист, но шибок в груди. Правая рука поигрывала шипастым кистенем.
Второй, шаривший в ящиках шкапа, был долговязый, с длиннющими венозными руками и дремучей бородой. Волос из кожи бил буйно и, как показалось Палычу, аж от самых глаз, придавая лицу еще большую дикость. Из груди рвалось свистящее дыхание.
Теперь старик понял, кто скрывался за дверью, пытаясь тесаком сбросить щеколду. Но оба золоторотца были пичугами в сравнении с вожаком. Даже с закрытыми глазами денщик ощущал исходившую от него угрозу, подобную той, что исходит от зверя. Те двое супротив него − заурядные душегубы, которые грабят и режут на трактах из-за поживы. Рыжий с серебряным кольцом в мочке − убивец по природной жиле. Это старание доставляло ему наслаждение.
Палыч с горечью брал умом: путей-выходов у него и на копейку нет.
Внезапно, словно прозрев его мысли, низкорослый подвалил к лежащему и пыром74 пнул его под ребра. Боль черной мглой застелила глаза, едва не заставив раскрыть рот, но казак ожидал сего удара и, сжав до ломоты зубы, не выдал себя.
− Мамон! Чой-то странно мне… Пора бы этому пню того… очухаться! − прошикал Пыря и захохотал, как дурак, скрипуче, будто несмазанная телега.
− Щенок ты еще, Пырька, − не поворачивая головы, буркнул главарь. − Ужли я каво наглаживаю… так то для могилы гостинец. − Мамон с ухмылкой глянул на свои громадные красные руки и хрипло добавил: − Так ведь, Гаркуша?
Вместо ответа, заросшее бородой лицо зло проворчало:
− Нетути здесь бумаги. Токмо времечко хороним зазря…
Слова Гаркуши точно плеснули масла в огонь. Рыжий осатанел. В припадке бешенства он стал сволочить какого-то иноземца.
Палыч − уши на макушке − низал каждое слово с усердием великим.
− Жемжура заморская! Еще будет натаскивать мя! Вертел я таких… − ревел медведем Мамон. − Тама, в корчме, его пытать надо было, а не устраивать балаган, разлюли-малину с ентими суками! Из-за баб дружков любых в землю врыли. А он, зверюга аглицкая, морду воротит! Грамоту ему вынь да положь! А хрена соленого в кадке не надо?! − Оловянные глаза дюже побелели, на губах взыгралась пена.
− Хорош, Мамоня! Один черт, не вернуть их! Не ровен час, глаз положут на нас. Тады четвертак75 нам, − испуганно закаркал бородач.
− И то верно… чесать пора. Терпежу нет! Того и гляди, нагрянут архангелы… За рога и в стойло, − просипел Пырька. Взгляд его заметался, точно во все окна и двери уже лезли щукинцы − усердные казачки господина урядника.
− Что?! − оскалился главарь. − Да вам бы токмо водку жрать да баб мозолить! Расшибу-у-у!!!
И тут Палыч увидел, как Мамон, не помня себя от ярости, хряснул по роже приятеля. Послышался хруст зубов, а затем глухой стук.
Пырька, отлетев от удара, шмякнулся о стену и медленно сполз шматком грязи на пол. Кистень выпал и, гремя железной гирькой, закатился под шкап. Губы заблестели от крови. Но это еще шибче взъярило Мамона. Сбив шапку, он принялся таскать Пырьку за лохмы, бросил себе под ноги и топтал до тех пор, покуда Гаркуша едва оттащил облитого кровью дружка. Бородатый, серый, как холст, испуганно зыркал карими глазами в сторону набычившегося Мамона и скулил:
− Уймись! Озверел, чо ли? Своих забижать… Пырька-то, поди, не чужак? Тикать надо! Повяжуть!
Пырька, сплюнув черный сгусток, тяжело поднялся. Окровавленный, он часто, по-собачьи, потряхивал головой, будто хотел сбросить что-то с волос, и вытирал кровищу полой своего армяка. Дыхание с присвистом вырывалось из разбитого рта сквозь раскрошенные передние зубы. Мамон даже не удостоил его взглядом.
− А ты что, борода многогрешная? Тоже, гляжу, не уймешься?
ebooksa