Лучшим свидетельством того, что Леонтий Византийский и его сочинения не были обделены вниманием потомства, не были забыты Византийской Церковью, служит тот факт, как это мы уже отмечали ранее, что эти сочинения сохранились до наших времен, и притом в своем полном составе. Тогда как от одних писателей древнехристианской Церкви остались лишь одни имена их да сведения об их утраченных сочинениях, от других дошли лишь фрагменты их произведений, от третьих — только выдержки и цитаты, сохранившиеся у других писателей, от нашего же Леонтия уцелели все его произведения и в такой (сравнительно) чистоте текста, в какой удалось сохраниться трудам только редких церковных писателей. Несомненно отсюда, что в Византийской Церкви всегда находились люди, живо интересовавшиеся сочинениями Леонтия, охотно и с любовью их перечитывавшие и переписывавшие и тем доставившие этим сочинениям возможность распространиться по всему христианскому миру, а благодаря этому и сохраниться в целости до наших дней.
В каком-то непонятном противоречии с констатированным нами фактом стоит редкое упоминание о Леонтии и его сочинениях в церковно-исторической литературе. Многие авторы несравненно меньшего ранга, чем Леонтий, снискали себе благодарную память потомков; о них говорили, их цитировали, вследствие чего они и получили историческую определенность. Совершенно неожиданно Леонтий Византийский оказался у своих современников и потомков если не в полном, то в значительном затмении. Его личность не только не нашла себе специального биографа, но не удостоилась и более или менее ясного, определенного упоминания. Его сочинении, несмотря на их многочисленность и высокие внутренние достоинства, по-видимому, не встретили себе радушного приема на страницах ученых писателей и историков. О нашем Леонтии ни слова не говорит церковный историк Евагрий, который со многими подробностями повествует об эпохе Юстиниана, о монофизитском, несторианском и оригенистическом движениях, о вождях этих движений и борцах против них. [427] Также странно и молчание о Леонтии преп. Максима Исповедника, который, несомненно, стоит в тесной зависимости от Леонтия, говорит языком последнего, проводит идеи его в своих сочинениях. В середине VI в. писал свою церковную историю Псевдо-Захария, который, между прочим, дает благоприятный отзыв об Ефреме, патриархе Антиохийском. Затем, во 2-й половине VI века, жил и писал Иоанн Ефесский († 586 г.), тоже составивший церковную историю (до 585 г.), вторая часть которой сохранилась в рукописях Британского музея. [428] Продолжателем его истории (до 631 г.) был Кир Батнский, который, как монофизит, интересовался и занимался историей монофизитства. Он имел уже несомненные побуждения отметить Леонтия как ревностного борца против монофизитов. [429] Однако и эти историки обходят молчанием нашего Леонтия и его сочинении. Ничего не говорит о нем также и император Юстиниан, которому ближе всего надо было бы знать Леонтия и естественнее всего упоминать о нем в своих богословских трактатах, так как наш автор, в сущности, преследовал ту же самую цель, что и император. Что же все это значит? «Случайно то, что этот муж без традиции», — говорят некоторые ученые исследователи Леонтия. [430] Но случай, представляемый и качестве причины известного явления, показывает просто или намеренное уклонение от разумного объяснения, или незнание такового. Итак, попытаемся дать здесь те или другие соображения для уяснении этого факта умолчания о Леонтии Византийском многими даже из тех, кто необходимо должен был бы о нем говорить.
Лоофс указывает на замешанность Леонтия Византийского в оригенистическом движении как на причину пренебрежения к нему православных его современников и ближайших преемников на писательском поприще. «Бестрадиционность Леонтия всего лучше объясняется тем, что он скомпрометировал себя этим оригенизмом», — говорит Лоофс. [431] Мы, со своей стороны, считаем такой аргумент совсем неубедительным именно потому, что если бы он и был оригенистом, тем более ученым представителем оригенистов, то в этом случае ом нашел бы себе оппонентов в лице современных ему и последующих писателей-антиоригенистов. Если бы он был из оригенистов раскаявшихся и примирившихся с Церковью (хотя, по гипотезе Лоофса, Леонтий Византийский таковым не является), то и тогда он не должен бы быть забыт ни Церковью, ни наукой. Мы знаем многие примеры людей, впадавших в заблуждения (Ориген, Августин, Григорий Нисский, Феодорит Кирский и др.), но из-за этого не лишившихся внимания и уважения к себе и своим сочинениям ни у современников, ни у потомков. Леонтия Византийского мы имеем полное право причислять к писателям и деятелям вполне православного образа мыслей, а потому к нему следовало ожидать самого сочувственного отношения и всеобщего уважения в Византийской Церкви. И несмотря на это, все-таки имя Леонтия и извлечения из его трудов отсутствуют у большинства современных ему и последующих церковных писателей. Чем же объяснить такое во всех отношениях странное явление?
Наиболее естественным и сильным аргументом при ответе на этот вопрос нам кажется то, что Леонтий играл весьма незначительную роль в церковной жизни своего времени, занимал весьма скромное место, потому и остался как бы незамеченным своими современниками, потому же не скоро был понят и оценен и своими потомками. Мы знаем, что Леонтий всю свою жизнь провел вдали от мира, от шумной жизни, не принимал почти никакого, тем более видного участия в современных церковных движениях. Если он и участвовал в спорах с севирианами на соборе 536 г., то ничем не проявил себя, не выделился настолько, чтобы стать предметом особенного внимания, как например, выделился на I Вселенском соборе архидиакон Александрийской церкви Афанасий. Леонтий был и до смерти своей оставался монахом в строгом смысле слова, таким же, каким был и его вероятный современник монах Евстафий, оставивший нам свое Ἐπιστολὴ πρὸς Τιμόθεον σχολαστικὸν περὶ δύο φύσεων катὰ Σεβήpoυ «Послание к Тимофею схоластику о двух природах против Севира», [432] но личность которого и до сих пор остается совершенно загадочной.
Кроме того, Леонтий, по самой сущности своего учения, не мог приобрести себе широкой известности среди современников, а потому и всеобщей памяти в потомстве. Леонтий не сказал ничего нового, что облетело бы Восток и заставило бы говорить о нем всех, как например, о великих Александрийцах или Каппадокийцах. Он работал над старыми вопросами, большинству уже наскучившими, и при этом не выделялся какими-либо особыми, в общем неизвестными приемами полемики. Напротив, его диалектика и логистика, его философская терминология, которыми он оперировал в своих ученых трактатах, способны были производить невыгодное впечатление на рядовых читателей: он казался сухим, отвлеченным и трудно понимаемым автором. Немудрено, что простая, малообразованная публика не интересовалась Леонтием, и только узкий круг ученых полемистов-богословов понимал и ценил надлежащим образом труды Леонтия и благоговел перед его именем и авторитетом.
Далее, громкой известностью и широкой популярностью всегда пользуются те люди, которые появляются на горизонте народном жизни в удачный момент. История подтверждает нам многими фактами ту истину, что люди столько же себе и своим талантам, сколько и благоприятным историческим обстоятельствам всегда бывали обязаны своим возвышением и славой среди людей. Во время зарождения новых идей, развития религиозных или других движений человек, воплотивший в себе идею, связавший свое имя с движением, легко получает всеобщую известность и историческое бессмертие. Во времена же застоя или вообще ровного течения жизни все становятся ординарными; выделиться из массы, подняться над толпой бывает почти невозможно. Эпоха же Леонтия в религиозно-церковной жизни была именно таким относительно ровным и спокойным переживанием старых вопросов и интересов. Восток продолжает вести свой старый спор с еретиками и переходит от одних средств к другим в целях мирного улаживания дела, воссоединения отпавших и водворения церковного мира. Церковным деятелям и писателям такого времени судьба не сулила особенного блеска, громкой славы. Им суждено было в тишине и безмолвии делать свое великое и трудное дело и достигать тех целей, великое значение которых было понято и оценено лишь впоследствии. Может быть, в другое время тот же Леонтий Византийский и заблистал бы яркой звездой на церковном небосклоне, его имя прогремело бы от Востока до Запада, но VI век по всему ходу и складу церковно-исторической жизни не представлял благоприятных условий для этого.
Наконец, напомним еще и то, что Леонтий Византийский жил и писал в век императора Юстиниана, того Юстиниана, который своей фигурой хотел заслонить всех не только в Восточной империи, но и в Восточной Церкви. Юстиниан сам себя считал философом и богословом κατ᾿ ἐξοχήν «по преимуществу», и не хотел иметь себе соперников в этой области. Вот почему при нем трудно было кому-либо из простых смертных получить ученую, богословскую известность. Император закрыл высшие философские школы в империи и думал этим пресечением путей к высшему знанию и образованию остановить шумный поток разливающегося сектантства. Понятно поэтому, что при таком неблагожелательном отношении императора к науке и просвещению ученые люди не имели возможности громко заявлять о себе, равно и сочинения их не могли свободно и широко распространяться среди общества. Леонтий должен был на себе испытать все эти тяжелые условия для своей учено-литературной деятельности. Может быть, другой на месте Леонтия даже и совсем отказался бы от неблагодарной работы. Но наш автор, по счастью, не обладал таким острым самомнением и считал прежде всего необходимым для себя делом принести посильную пользу Церкви Христовой. Друзья и почитатели Леонтия просили его [433] написать «очерк» (ὑποτύπωσις) тех недоумений и решений, которые часто трактовались им, и он уступил этой просьбе. Благодаря только этому мы и имеем труды Леонтия. Отсюда ясно, насколько чуждо было самому их автору желание огласки своего имени в современном ему обществе, и насколько мало думал он о памяти в потомстве.
Теперь мы проследим те немногочисленные упоминания о Леонтии и его сочинениях, с которыми мы встречаемся в церковной письменности. В первой половине VII века о Леонтии как писателе против акефалов вспоминает Софроний, патриарх Иерусалимский (634–644 гг.). В соборном послании к Гонорию, императору Римскому, Софроний перечисляет многих Отцов и писателей, «учивших благочестиво о Христе Боге и двояком в Нем действии» (τὴν διπτλοῦν ἐνεργειαν); говорит далее и о Леонтии в таких словах: καὶ Λεόντιος, ὁ τὴν ἐρημικὴν πολίτειαν καὶ μονάδα βίον «и Леонтий, [подвизавшийся] и пустынножительстве и монашеской жизни». [434] Затем, во 2-й половине VII в. мы должны указать на Анастасия Синаита († 686 г.) и его сборник
Λεόντιος δὲ, ὁ τῆς ἐρήμου μοναχὸς, βιβλίον συνέθηκεν εὐαπόδεκτον ὑπὲρ τῆς τοιαύτης συνόδου ἐνιστάμενος, πολλὰς δὲ μαρτυρίας ἐν αὐτῷ καταγράψας περὶ τῆς δυϊκῆς φωνῆς, ὄθεν καὶ Λεόντια τὸ βιβλίον ἐκ τούτου ἐκλήθη –
«Леонтий же, монах-пустынник, сочинил прекрасную книгу, защищающую этот самый собор, снабдив ее многими свидетельствами относительно двоякого смысла, почему и называется эта книга от этого:
Герман принадлежит к числу прямых продолжателей полемической деятельности Леонтия, ратовавших за всеобщее признание Халкидонской веры и усиленно боровшихся против монофизитов. [437] Такому человеку не только знакомы, но и дороги должны быть сочинения Леонтия. Герман говорит только об одной книге Леонтия со свидетельствами, которой могла быть книга
Во второй половине VIII века мы встречаемся со свидетельством о Леонтии преп. Иоанна Дамаскина. Мы имели уже случай заметить, что между обоими этими писателями наблюдается тесная литературная связь, и эта связь при более глубоком изучении оказывается не только идейной, но даже вербальной. Язык, стиль, терминология и аргументация — все это в сочинениях преп. Иоанна Дамаскина настолько сильно напоминает Леонтия Византийского, что во многих местах становится затруднительным провести черту различия между этими обоими писателями. Так, все главное сочинение Дамаскина
«Посему здесь он [свт. Кирилл Александрийский в формуле μία φύσις... „одна природа...“] употребил выражение „природа Слова“ в смысле природы. Ибо если бы он поставил слово „природа“ вместо ипостаси, то не было бы нелепо сказать это, и не прибавляя слова
В сочинении Леонтия
В начале IX века находим упоминание о Леонтии Византийском в творениях Никифора, патриарха Константинопольского († 828 г.), мужа ученейшего, бывшего украшением своего времени. В одном из своих четырех
«Блаженного Леонтия из книги против Нестория и Евтихия, начало которого: τὸν περὶ ὑποστάσεως... „о ипостаси“, третье предложение еретикам». [444]
Никифор в своих сочинениях приводит большой сборник цитат из Свв. Отцов и Учителей Церкви. Просматривая эти цитаты, можно легко убедиться, что автор цитирует места часто в том объеме и в той форме, в которых мы находим у Леонтия Византийского. Никифор занимается исследованием подложной литературы. В своих рассуждениях и приводимых ссылках по этому поводу Никифор иногда буквально повторяет Леонтия, трактующего об этих предметах в сочинениях
В том же IX веке Леонтия цитирует преп. Феодор Студит († 826 г.). В одном из своих многочисленных писем [446] Феодор говорит:
«Ибо подлежащее, о чудный, согласно блаженному Леонтию, которому принадлежат прекраснейшие Схолии, означает сущность вместе с ипостасью». [447]
Это место Лоофс приводит в качестве одного из доказательств своей гипотезы о Σχόλια Λεοντίου «Схолиях Леонтия» — прототипе подлинных сочинений Леонтия. Но смысл настоящего места не позволяет считать без явной натяжки выражение τὰ σχόλια цельным сочинением, носящим такое заглавие, а только именно за схолии, за те примечания или толкования Леонтия, которые имелись в сочинениях Леонтия наряду с текстом или отдельно от него, в виде тех, может быть, фрагментов, которые существуют и доныне при сочинениях Леонтия.
ebooksa