«Твое учение в этом случае превзошло Евномия», [1048] — говорит Леонтий. — «Мало и даже ничуть не отстал ты от краснобая Маркиона и его принципов». [1049] «И еще смеет он [проповедовать] иное зло, не лучше вышесказанных: сочиняет иное возношение (ἀναφορὰν ἑτέραν) кроме завещанного Церквям Отцами, не почтив то, которое [предано] от апостолов, и то, которое написано Великим Василием в том же Духе, считая его чего-то стоящим, и в этом возношении богохульств (а не молитв) он совершил Евхаристию. Может ли быть более достойный антихрист, так осмеивающий Христа и старающийся Его подменить?». [1050]
Но главное заблуждение Феодора, вершина его нечестия в том, что у него появился человек, уравненный с Троицей.
«Ты навязываешь этому человеку [Христу] святое рождение и отличное воспитание, едва возвышающееся над пророческим. Ты проповедуешь, что Он, преуспевая в добродетели, постепенно очищался. Крестишь Его, но не прежде, чем считаешь его усовершившимся в добродетели. Иисус Христос называется и совершенным, но постепенно приближается к евангельской жизни и исполняет ее. Ты ведешь Его на крест против воли, чтобы умереть [Ему] сколько за Себя, столько же и за весь мир». [1051]
Уча так, Феодор ясно отрицает принесенное Господом Иисусом Христом спасение, [1052] не только повреждает веру Никейского собора, но и в корне разоряет ее всю и вводит вместо нее другую, иной символ веры или, лучше сказать, суеверие. [1053] Из-за всего этого Леонтий считает Феодора даже хуже самих демонов, которые не отрицали во Христе Спасителе Сына Божия. [1054]
Чтобы не показаться голословным в своих изобличениях лживости учения Феодора и его приверженцев, которых было не мало в палестинских обителях, [1055] Леонтий приводит обильные цитаты из его многочисленных трудов. [1056] Эти труды пользовались широким распространением в Восточной Церкви благодаря популярности их автора. Но когда в разгоравшейся полемике религиозных партий стали применяться и такие способы возмездия противникам, как уничтожение книг, тогда несториане стали скрывать сочинения своего учителя, и они выдавались только на руки лицам, посвященным в тайны их общины (τοῖς ἀμυήτοις). [1057] Леонтий в бытность свою действительным членом несторианской общины, вероятно, пользовался книгами Феодора и делал из них выписки. Такими извлечениями, в которых с очевидностью выступают характерные черты будущего отца несторианства, наш автор щедро делится с читателями в сборнике цитат, приложенном к 3-й книге сочинения
Совершенно понятно, почему Леонтий так много внимания уделяет Феодору и так жестоко его критикует. Он видит в Феодоре родоначальника несторианства, а в его сочинениях главную опору этой ереси. На самом деле это так и было. Несторий, собственно, дал только имя новой религиозной секте, которая в идейном отношении уже сложилась при Феодоре.
«Положительно известно, — говорит Леонтий, — что последователи Феодора являются истинными учениками его (Нестория). Они употребляют почти те же самые слова, и все сочинения их являются не написанными, а списанными». [1059]
Вот почему Леонтий к Несторию более снисходителен, нежели к его предшественнику и учителю. Мало того, наш автор смотрит на Нестория, как на несчастную жертву слепоты и доверчивости, из-за которых он вздумал популяризировать идеи Феодора.
«Правильно полагать, — читаем у Леонтия, [1060] — что в анафематстве против несчастнейшего Нестория (ибо он истинно несчастен, как один принявший осуждение смерти, меч, занесенный над ним другими) вместе отлучены и сами они (то есть его предшественники по заблуждению). Ибо в ученике совершенном, как говорит Писание, подобно своему учителю, они принесли свои плоды».
Ревнитель Православия, Леонтий не мог примириться с этой безнаказанностью главного виновника несторианства, и мы между строк у него ясно читаем призыв к поднятию вопроса об осуждении Феодора и его сочинений. Старания Леонтия были не безуспешны: постепенно начало разрастаться антинесторианское движение среди православных и закончилось публичным осуждением и отлучением Феодора и его сочинений, а вместе с тем и сочинений лиц, обнаруживших до некоторой степени солидарность с его взглядами — Феодорита Кирского и Ивы Едесского. Такого благоприятного результата от своей полемической агитации Леонтий не мог, конечно, и ожидать. Но для него вообще было важно то, чтобы христианское общество выяснило наконец себе, откуда течет мутная волна несторианского нечестия, сознало его опасность и перестало поддаваться обольщениям сладкоглаголивых лжеучителей, перестало легкомысленно покидать тихую пристань и чистые воды церковного Православия. Такие результаты всегда были венцом желаний нашего автора, главным импульсом его полемических трудов.
Ничуть не менее, чем несторианством и его представителями, Леонтий был занят монофизитством и его вождями. Симпатии к эти секте на Востоке были несомненны и глубоки, особенно в Палестине которая всегда стояла в идейной зависимости от Александрии, этого главного гнезда монофизитства. Борьба с последним доставалась Леонтию труднее, нежели с несторианами, которые встречали себе сочувствие только в последователях антиохийской школы и в «западниках», то есть в приверженцах Западных латинских богословов, тоже придерживавшихся антиохийского направления. [1061] Учитывая это последнее обстоятельство, Леонтий справедливо полагал, что самым действенным средством к ослаблению монофизитства и подрыву его успехов может служить указание на его близость к несторианству, на идейное родство с ним. Вот почему он и открывает свою первую книгу
«Надписание этого сочинения (именно: τῆς κατὰ τὴν θεότητα τοῦ Κυρίου καὶ ἀνθρωπότητα ἐναντίας δοκήσεως Νεστορίου καὶ εὐτυχοῦς ἔλεγχος καὶ ἀνατροπή — „Обличение и опровержение противоположного докетизма Нестория и Евтихия относительно Божества и человечества Господа“), употреблено в применении к надлежащей цели — обличению и опровержению противоположного докетизма относительно Божества и человечества во Христе Нестория и Евтихия, ибо один обратил в фикцию Божество, а другой — человечество Христа, догматизируя при посредстве настоящих, на первый взгляд, терминов».
Таким образом, монофизитство с несторианством согласно сходятся в одном: отрицании реальности исторического значении факта Воплощения Иисуса Христа, в совершенно ложном представлении о Его личности.
Монофизитские взгляды во времена Леонтия находили себе место во многих сектах, называвшихся неодинаково. [1063] Главными из них были: евтихианство, севирианство и феодосианство, носившие имена своих основателей и вождей. Характеризуя монофизитов, в общем и главном исповедовавших одинаковую доктрину, Леонтий справедливо называет их миксофизитами и считает их более за корыстолюбцев, нежели за христолюбцев (ὡς μιξοφυσίταις ὡς φυλοχρύσοις μᾶλλον ἢ φιλοχρίστοις). [1064] Такая характеристика дает нам понять, с одной (практической) стороны, что монофизиты в VI веке жили отдельной, организованной общиной, которая под видом благочестия преследовала цели, совершенно ему чуждые. Леонтий приводит факты такого уклонения от религиозных целей даже из среды самого монофизитского духовенства, которое ходит по женщинам своей общины ради скверного прибытка, не довольствуясь платой за службы в гинеконах (εἰς τὰς γυναικωνιτίδας), и добивается себе месячных и годичных стипендий за хождение. [1065] С другой (теоретической) стороны, Леонтий хочет указать, что монофизиты вообще приняли в основание своей христологии учение об одной природе Иисуса Христа, образовавшейся из смешения двух, вошедших в состав Христа. [1066] Как могли смешаться эти совершенно разнородные природы — Божество и человечество, и что получилось в результате такого смешения, монофизиты ни сами не давали себе отчета, ни вопрошающим не представляли объяснений, полагая, что для всемогущества Божия все возможно. «Он воплотился, — говорят они, — как восхотел и как Сам один знал». [1067] Но говоря о смешанной природе в воплотившемся Христе, все монофизиты имели, однако, тенденцию к признанию в результате соединения именно Божественной природы, так как человечество должно было потонуть и раствориться в Божестве наподобие капли уксуса в море. Такую теорию монофизиты старались обосновать как на свидетельствах Священного Писания, так и особенно на соображениях разума. Наиболее убедительным аргументом в этом случае им казался пример человека в приложении ко Иисусу Христу. В человеке две природы: духовная и телесная, но при соединении в известном человеке они уже не считаются за две, но за одну собственно человеческую природу. По этой аналогии и во Христе должна быть признана одна природа Воплощенная, или собственно Христова, Божественная природа, так как таковую и признавал свт. Кирилл Александрийский, служивший для монофизитов, вообще, главной опорой в защите их взглядов.
Вступая в полемику с монофизитами, Леонтий хорошо понимал, что камнем преткновения для монофизитов в отношении православной христологии служит то, что в одном субъекте вместе и одновременно могут существовать две различные природы. Природы безыпостасной не бывает, рассуждали они, следовательно, с признанием двух природ вводится признание двух ипостасей, двух сынов, то есть несторианство. Опровергнуть этот неправильный взгляд Леонтий почитал своим первым и существенным долгом в борьбе с монофизитами. Поэтому недаром наш автор, как мы и указывали ранее, так много и так настойчиво в своих антимонофизитских трудах говорит о различии терминов ипостаси и природы (например, в
«Нельзя считать единение (ἔνωσιν) просто за одну природу, но если совершится так называемое ипостасное единение (ἕνωσις καθ᾿ ὑπόστασιν), то оно не произведет единения природ, но лишь одной ипостаси, ибо ни бумага, ни грецкая губка, напитанная водой, не приходит в одну природу с водой, но в одну ипостась, также и железо с огнем — в одну ипостась раскаленного куска, и камни и дерево приходят в некую ипостась дома, самые эти природы, взаимно соединенные, связанные в одно существование и состояние, и образуют некоторую ипостась дома». [1068]
Таким образом, одна ипостась может объединять в себе несколько различных природ без их смешения. А потому, говоря о соединении природ в Иисусе Христе, мы всегда разумеем не другое какое-либо, а именно ипостасное соединение, ибо всякое другое будет или слиянием и уничтожением природ, или разделением их и уничтожением соединения. Когда же они соединены в ипостаси, то сохраняются неизменно.
«Начертим равносторонний треугольник. Как относится первая сторона ко второй и вторая к третьей, так и первая к последней. Итак, напиши три Лица по одному на стороне, и найдешь, что как относится первое к среднему и среднее к третьему, так и первое к третьему. Что же выходит? Если назвать одну природу у плоти и Слова, тогда признаешь, что одна природа Слова и Отца, вместе и то признаешь, что одна природа плоти и Отца». [1069]
Этот простой геометрический пример ставит монофизитов в безвыходное положение с их желанием считать одну природу во Христе, которая составилась из Божества с человеческой плотью. Перед ними открывается дилемма: или признать, что природа Отца причастна плоти, или не смешивать плоть с Божеством в одну природу Сына и Слова. Из такой дилеммы выход может быть только один: согласие со вторым положением.
Не может помочь монофизитам и любимая ими аналогия человека и ссылка на Кириллову формулу: μία φύσις «одна природа».
ebooksa