- Я пришел задать вам вопрос в последний раз, - нахмурился разведчик, оставив мою реплику, как и положенно по инсткрукции, без ответа, - Сверху пришел приказ: у вас есть шанс получить полную амнистию и убежище. Выбор за вами. Идти за мной сейчас или остаться здесь.
Допрос. ч. 3
И тут, не сдержавшись, я расхохоталась. Смех вышел бы звонкий, коли не хрипота и очередной приступ страшного кашля, скрутивший меня по полам.
Нет, он живой! Этот засранец жив! Его не поймали, по какой-то причине пытки прекратились, а сейчас сюда заявляется Смит и заявляет, что мне доступна амнистия! Скорее всего в Великобритании меня действительно ждет тёплый уголок. Тут он все подозрения обходит – чего только не скажешь, лишь бы уговорить разведчика заговорить. Но Господи, два кретина – два сапога пара! Несчастная газетенка могла сгубить обоих!
- Я сказал что-то смешное, фройлян? Или вы хотите, чтобы вас зарезали, как собаку? (нем.)
Это породило только новый приступ смеха. Я уже просто не могла остановится – истерика, не иначе. Кто-то из высших эшелонов почил. И сорвите мне погоны, если это не проклятый Раух! Вот почему меня оставили – тюрьме лишилась палача! В таких разговорах важно все и сейчас простым переходом на немецкий и словом «зарезали» он рассказал мне это. В псов обычно стреляют – любимое их выражение! И как все оказалось сразу до боли просто.
- Оставьте нас! (нем.) – крикнул он, обернувшись в коридор. Шагов я не слышала за своим хохотом.
- Ты…, - утирая слезы, прохрипела я, держась другой рукой за грудную клетку, - Ты полнейший идиот, Степа. Так подставлять… Господи…
- Катя! – приглушенно зашипел Джек, припадая на корточки, - Соберись! Я вывезу тебя отсюда, у меня в роли шофера сегодня твой друг. (англ.)
- Уходи.
Я резко посерьезнела, заткнувшись и кое-как поднялась, проковыляв до решетки. Он встал на ноги следом и наши ладони встретились, крепко сжав друг друга. Никогда не видела этого человека таким, всегда знала, как опасного Хоппа и кто бы мог подумать, что он заслал английской разведкой? Да так, что Советское командование совершенно не в курсе или, почему-то, забыло об этом известить меня.
- Передай Степе, что я его люблю. И что мне жаль. Я ухожу в сырую землю. Ты сказал – последнее желание?
- Сегодня вечером тебя расстреляют. (англ.)
Бальзам на душу. Я выдохнула, опустив голову.
- Катя!
- Проваливай, сказано тебе, гнида фашистская! – натянуто улыбнулась, грозно сверкнув глазами, - Я свой выбор сделала. Правильный или нет, никогда не узнаю. Иди, иди. Кто-то должен за все ответить. Я видела конц лагерь, Джек. Меня возил туда один из любовников, показывал, рассказывал, а я была вынуждена улыбаться и вздыхать. Не могу больше. Не хочу этого помнить. Даже если я уйду, то все равно не смогу жить. Сбегать, как трус? А моя семья? Их объявят предателями.
Дедушка уже не выдержит. Он болел последние два года, был плох, когда я видела его в последний раз. А у бабушки слабое сердце, хоть она и довольно жесткая. Не выдержат оба. А быть изменникам родины потому что их внучка, идеальная коммунистка, сдалась и сбежала? Не лучше красы. А ей я побыла достаточно, пора и честь знать.
Он ушел, отдав мне честь. На выходе наверняка сказал, что я отказалась говорить. Может даже шлюхой назвал. Не знаю. Не хочу знать.
Я вновь вернулась в положение лежа и закрыла глаза, умиротворенно выдыхая и улыбаясь. Скоро все закончится. Как бы не храбрилась – не смогу жить после этого. Возможно не полностью, но что-то все-таки во мне с треском сломалось. Разбилось, подобно церковному витражу и осколками осыпалось в бездну. Я ощущала легкость, которую давно не испытывала. Как будто снова иду с Роневым по парку под руку, и мы с ним спорим. Он говорит, что я должна взять его фамилию, а мне смешно – хочу оставаться Ставыло до самого конца. Так и вышло, надо же.
- Шекспир был прав, моя любовь, - усмехнулась я, поворачивая голову и сплевывая, - Ад пуст. Все черти здесь.