Степа стрелой быстрой метнулся вперед, резким движениям перерезая немцу глотку. Тот захрипел, повалился на землю, держась рукой за рану. Разведчик смотрит на него бесчувственными глазами и с радостью видит во всегда ледяных глазах ужас смерти.
- Это тебе за все, что ты творил, но этого адски мало. Хотел бы я проверить на тебе пару твоих же пыток, - довольный собой, свистящим русским шепотом произносит Степан, смачно сплевывая в лицо своей жертве.
На площади так и не прозвучало ни слова. Ни единого звука не было слышно, мужчина даже не успел крикнуть. Все и правда было быстро.
Снег не скрипел под ногами уходящего человека, который поднял ворот пальто и нес в руках чемодан. Он уже решил для себя что будет делать – найдет любой способ, извернётся, но убьет ее. Даже если сам окажется на месте рыжей, все равно убьет. Парень понимал, что церемониться с ним, как с Катериной не будут. Немцы считали ее хрупкой девушкой, боялись перегнуть палку и убить ненароком. Она была единственной ниточкой, ведущей к русским шпионам в Германии.
Белый снег у входа в подвал был залит кровью. Полковник Фридрих Раух был убит, как жил, по мнению Ронева. Бесславно и низко.
Допрос. ч.1
Кап. Кап. Кап.
С ума это не сводит. Над моим сознанием с детства работали, над моим сознанием с детства издевались. Линейкой по пальцам за четверку в дневнике, за любую, самую маленькую провинность. У деда была тяжелая рука и гулкий голос, от которого вздрагиваешь. И почему, интересно, я все-таки люблю их? До сих пор. Может благодарна за то, что они воспитали именно такое? Желали сделать идеальную коммунистку, а по иронии судьбы мне пришлось стать безупречной немкой.
Кап. Кап. Кап.
Хуже сирены, ей богу. Уж лучше бы выла эта поганая. Я лежу на спине и стараюсь разглядеть потолок в темноте. Я всего лишь пешка в этой большой игре и даже не дослужилась до слона или коня. Не последняя, легко заменима и после нее пришлют следующего. Потом еще одного. Людей у правительства всегда в избытке. Отвратительно.
Кап. Кап. Кап.
Я приподнимаю было голову, но снова роняю на холодный бетон. Уже три дня я находилась в одиночестве. Не было Рауха, не было Степы – никого. Один раз принесли еду и на этом весь мой контакт с внешним миром закончился. Что ж, это давало некую фору – маленькими крупицами я собирала себя заново, используя все, что было под рукой. Сначала маленькая пакость, которых даже духами не назвать, была наглым образом энергетически пожрана. Потом, скрепя зубами от отвращения, принялась тянутся к Падальщикам. Энергии было вокруг пруд пруди, но вся сплошь черная, чуть ли не некротическая и противная до тошноты. Выбирать не приходилось. Мне нужны были силы и если немцы решили устроить мне небольшую передышку, то с их стороны это крайне необдуманное решение. Узники при таком раскладе обычно теряют всякую волю, но у меня в этой партии до сих пор оставались козыри. Пусть я и решила, что козыри потеряны. Минус у всего этого один – на ноги нацепили тяжеленые кандалы, которые ужасно натирают лодыжки. Даже подниматься не дают, да мне этого и не хочется.
Хочется умереть.
В камере все так же темно, сыро и холодно. Босые стопы озябли, да и вообще вся я замерзла, но согреться нечем. Мне так и не бросили никакой ткани, поэтому сейчас, когда оставили в покое, я смогла понять, что на самом деле здесь морозно. Не май месяц на улице. Да и отразить поврежения тоже очень даже полезное, хоть и пугающее, занятие. Я не чувствую левую половину лица вообще. Правую еще как-то - холодный пол тут кстати, он вместо льда к ссадинам.
Я уже запуталась в том, сколько нахожусь в этом проклятом месте. Не уверена, что прошло на самом деле три дня – можешь и больше. Внутренние часы совершенно сбиты с толку и это пугает. Мысли даже сейчас не могут собраться в нечто дельное и, хотя бы ради приличия постараться быть трезвыми.
С каждым разом на мне все меньше живого места. И с каждым разом мне все больше хочется умереть.
Я не забиваюсь в угол, когда проход снова тускло освещается и слышаться шаги солдатских сапог. Я смогла не превратиться в запуганного зверька, а каким-то чудом умудрилась сохранить достоинство. Разумеется, иногда очень хочется сдаться, прекратить все это и получить долгожданную пулю в лоб. Но я упорно молчу.
Смерть сейчас кажется щедрым подарком. Я жду ее под хриплое дыхание и сбивчивый стук сердца. Больше мне слушать нечего.
Я уже успела привыкнуть к темноте и мне, если честно, каждый раз страшно смотреть на свои руки, на ноги и прикасаться к лицу. Потому что все это в запекшейся крови, в ноющей боли которая не перестает напоминать о себе и не дает забыться сном. Но меня все равно редко оставляют в покое. Я ощущаю все свои раны, и думаю, как бы так извернутся, что бы одно из сломанных ребер проткнуло легкое и я наконец умерла, хоть и не совсем приятной смертью и не сразу.
Кап. кап. Кап.