Форма звука

Вопрос был прямым, уклониться от ответа невозможно. Гелбрейт невольно посмотрел на генеральский пад, где заставкой был официальный портрет младшего из Шепардов, Бена, на торжественной линейке с учебным знаменем. Генерал перехватил его взгляд и кивнул.

— Какие бы сомнительные способы я ни выбирал для достижения своих целей, не назначил бы жертвой вас, — произнес он. — У власти много минусов, но есть и преференции — избавлять себя от лишних угрызений совести и сохранять людей, которые симпатичны. Нашел бы такую же пешку, как Клинт, без опыта и чутья, которая много не накопает и которой не жалко пожертвовать в конце.

Шепард умел быть убедительным и очень хотелось поверить, но Гелбрейт прекрасно помнил, как много лет назад они вдвоем (региональные армия и полиция в их лице) лгали представителям Новой Виктории о нерушимой верности договоренностям и соблюдении взятых на себя обязательств. Тогда до оглашения декларации независимости Урсулы оставалось два часа. Или один?

— Иногда готовишься к партии в шахматы, а твой противник вместо этого сдает карты, — негромко сказал он, глядя перед собой. — А я так и не научился понимать, когда игрок блефует.

— Иными словами — не верите?

— Обязан верить, — с выражением ответил Гелбрейт. — Не имею права не верить.

Генерал встал.

— Вашу отставку я принимаю, — сказал он. — Можете считать себя свободным от всех обязательств. Клинту вы уже сделали королевский подарок, надеюсь, Рассел найдет для него подходящие слова утешения, если уже не нашел. Большее не в моей власти.

Гелбрейту показалось, что он ослышался.

— Лорд Рассел тоже здесь?

— Прибыл в Аркаим на полчаса раньше меня.

В палату вернулся сердитый Карл Иванович, который демонстративно посмотрел на часы и остановился в дверях, нарочно оставленных открытыми. Шепард переставил стул на прежнее место, сбросил халат на спинку и, не оглядываясь, вышел.

Глава 34. Место преступления

Самым тяжелым в положении лежачего больного были одиночество и неизвестность. Не так удручали все эти медицинские приспособления, как отсутствие человека, из которого можно было бы вытащить информацию. И Клинт решился.

Он снял кислородные канюли с лица и выдернул из вены катетер, стараясь не смотреть на алую струйку, которую сразу же придавил сгибом руки. Но кровь все равно капнула на пол и пришлось дышать ртом, закрыв глаза, голова и без того кружилась. Держа на себе простыню наподобие тоги, он босиком прошлепал в ванную, стянул с пальца портативный пульсоксиметр, открыл кран и жадно сделал несколько глотков. Обожженная кожа тянула, зеркало показало отсутствие волос и ресниц на правой половине головы и кровоподтек на лбу. Ноги по ощущениям были слоновьими, в висках стучало, руки дрожали, зато сотрясения мозга он себе не диагностировал – не тошнило.

Клинт поискал какую-нибудь одежду, но нашел только ту, в которой был в момент взрыва. Обугленное по краям тряпье запаковали в вакуум-пакет и бросили на пол в гардеробный шкаф. Пришлось воспользоваться зубами — ничего острого поблизости не было. Обувь под кроватью отсутствовала, а если бы и была, вряд ли туда поместились бы распухшие ноги, выглядевшие на три размера больше. Аппарат, лишенный его внимания, возмущенно пищал возле кровати, дверь в номер почему-то оказалась закрытой снаружи. Не раздумывая, Клинт открыл балконную дверь, перевалился через перила террасы и проковылял на дорогу, опять вспоминая сказку Андерсена — каждый шаг причинял боль.

Больничное помещение организовали в левом крыле вспомогательного корпуса, пристроенном к главному зданию одной из граней. Клинт ожидал увидеть охрану, но с этой стороны ее не было. На пирсе происходило какое-то оживление, если судить по огням, однако пирс его сейчас не интересовал.

Он направился в обход здания, издалека увидев черный провал в том месте, где был его прежний номер. Соседнему тоже досталось, но Клинт запретил себе думать о Гелбрейте. Если тот жив, он найдет его потом, сделает все возможное, чтобы отблагодарить за спасение, а если нет, то единственное, что еще имеет смысл, — довести следствие до конца.

Розовые пушистые цветы, обрамлявшие дорожку, закрыли свои чашечки на ночь, а то, что Клинт считал гравием, на самом деле оказалось чем-то более мягким для ног. Мраморная крошка?

Он удивился своей способности замечать такие мелочи, невольно вспомнил, что приговоренные к смерти точно так же запоминают все, что видят по дороге к месту казни. Аналогия была неуместной, но она пришла и не хотела уходить. Неплохо бы понять, что он будет делать, когда доберется до клуба.