«Опасно», — шепчет голос. — «Уходи».
«Но что опасного в цветах?» — возражает себе же Алексис. — «В моих любимых цветах!».
Дорога утопает в красном, извивается, ведет дальше. Речки нет — давно пересохла. Алексис не в силах избавиться от напряжения. Он неотрывно следит за лилиями, колышущимися от ветра. Их аромат заполняет легкие, но от чего-то ему хочется поскорее покинуть «кровавое» место. Воздух убийственный для него.
Чтобы рассеять необъяснимую тревожность, Алексис прикасается рукой к цветам на ходу. И тут же одергивает ладонь: печет! Он помнит холодность лепестков, не сбросивших еще утреннюю росу, но сейчас… сейчас они, подобно кислоте, обжигают кожу.
Напротив, Марк срывает один из цветков и спокойно вертит в руках. И даже подносит к лицу, нюхая.
— Я пробовал посадить их луковицы у себя в саду, но они не принимаются, — говорит Марк. — Странные цветы.
— Это ликорисы. По легендах они растут только там, где было пролито много крови, — произносит Алексис, пододвигаясь ближе к Марку и подальше от растущих вокруг дороги цветов. — Во время войны в долине погибло много людей. Их расстреливали тысячами. Я был тогда маленький… — он запинается и быстро исправляется: — Был маленький, когда услышал об этой жуткой истории. Мы сейчас буквально идем по костях.
— Слышал, — кратко кивает Марк и выбрасывает сорванный ликорис в сторону. — Но я не верю, что они питаются кровью и потому настолько красные. Скорее всего, тут дело в плодородной почве. Когда-то вместо долины была река, — альфа говорит так, будто сам ее видел.
— Вы так хорошо разбираетесь… Тогда скажите, на ликорис бывает аллергия? — он смотрит на покрасневшую кожу ладони. Место соприкосновения с лепестками до сих пор жжет и пульсирует, как после ожога.
— Не слышал, — пожимает плечами Марк. — Их луковицы ядовиты для животных, но для человека не несут вреда.
«Странно», — Алексис трет ладони между собой, надеясь унять неприятное ощущение. От растений по прежнему исходит опасность. Он раньше выращивал ликорисы разных видов — не только красные, и ни разу на своей памяти не «обжигался» о них.
Долина переходит в лес, цветы становятся все реже, но не заканчиваются. Одинокие кустики сопровождают их до самого кладбища. Алексис издалека улавливает незнакомую и слегка давящую энергетику. Но она усиливается за входными вратами. От каждой могилы исходит свой поток. Невидимый, но ощутимый. От более свежих — сильнее, от старых — немногим слабее. И все они отличаются друг от друга.
Алексис теряется в новых ощущениях. Оказывается, и мертвые могут оставлять за собой след на долгие годы.
На выходе из кладбища Алексис окончательно привыкает к «способностям».
— Нам вот туда, — кивает в сторону Марк. — Мальчишку похоронили отдельно, Амори говорил, что они посчитали его опасным, «помеченным нечистью».
Алексис сворачивает на почти незаметную тропу, вытоптанную немногими посетителями. Ветки по сторонам обломаны: кто-то навещает его. Папа, Амори… Для них он умер, но живет в их памяти.
По-настоящему человек умирает тогда, когда о нем забывают.
Он выходит на небольшую поляну следом за Марком, но когда выглядывает из-за его широкой спины, пугается.
Прямо над могильным камнем на ухоженной могиле склоняется незнакомый.
Алексис всматривается и видит сгорбленного старика — сивого, в лохмотьях. Старец гладит тощей рукой надгробие и внезапно поворачивается в его сторону.