Он смотрит вниз, на забор, и вспоминает, как обещался папе приделать отлетевшую доску обратно. Заборчик перед ним прогнивший и покрыт лишайником. Доски так и нет.
Алексис прислоняет дрожащую руку ко рту. Кто это сделал с ним? Кто отобрал шанс видеть родных и друзей живыми?..
Несправедливо.
Он хочет обратно, в беззаботное детство, в уютные вечера на веранде. Воспоминания слишком свежи. Его вырвали и резко перекинули на полвека вперед — и схоже, у него нет права на выбор. Больше Алексис не увидит дядю, ферму и лошадей, не покатается наперегонки с Амори по бескрайних степях и лесах. Больше не проснется в своей постели, обнаружив на подушке кота. Не сползет аккуратно, стараясь его не разбудить, а после не увидит папу на кухне или в саду. И осознание этого прошибает насквозь.
Хорошие воспоминания ранят больнее негативных. Особенно, когда им больше не продолжиться.
Да, он вернулся. Только зачем ему новая жизнь, если он прошлую не дожил?
Но самое несправедливое, это то, что ничего нельзя поменять. Остается или смириться, или сойти с ума.
Алексис подбирается ближе к дому, отодвигая руками сорняки от лица. Чем ближе подходит, тем больше его трясет. Он замечает, что одно из окон приоткрыто и идет туда. Наверно, местные дети давно разволокли все, что было в доме — нет смысла залазить внутрь. Но шевеление в окне заставляет затаить дыхание. А, это ветхая занавеска по ветру колышется. Или…
Алексис заглядывает внутрь и видит сгорбленного старика в кресле-качалке перед дубовым столом. На пледе сложены руки, а в них — потрепанная книга с детскими сказками. Та самая книга, которую читал папа, когда Алексису снились кошмары.
Кто это? Неужели… Нет-нет.
Алексис хочет открыть окно больше, но зацепляется рукой за гвоздь и ойкает от внезапной боли. Рана глубокая, сразу же кровит. Он зажимает ее рукавом рубашки и наблюдает, как проступает красное пятно на ткани. И только после осознает, что привлек внимание сморщенного старика. Старец смотрит прямо на него. Глаза в глаза. И… Алексис узнает.
Этот старик и есть его папа.
— Сыночек, ты вернулся! — внезапное кряхтение. — Я знал! Верил…
Алексис холодеет и отпрыгивает от окна. Быстро в заросли, за забор, приседает и прячется, наблюдая, как на пороге появляется его сильно постаревший папа. Родитель плачет и воет, заламывает искореженные старостью руки вперед. Это разрывает Алексису грудную клетку, раскалывает надвое. Он закрывает рот руками и давится рыданиями.
Папа ждал его. Жил в одиночестве долгие годы и ждал. Теперь Алексис понимает, что он вернулся на зов родителя, но вернулся поздно и в другом обличье.
Нет смысла выходить. Алексис похож на себя прежнего лишь издалека, вблизи же папа поймет, что внешне он — не его сын. Это разобьет родителю сердце еще больше. Пусть лучше так, пусть лучше думает, что привиделось.
Его так сильно тянет кинуться в дом и обнять папу — крепко-крепко. Но как после объяснить ему, как доказать то, чего сам Алексис не понимает?
Папа уходит, закрывая за собой скрипящую дверь.
Вот и все.
Алексис редко всхлипывает, поднимаясь. Разворачивается и внезапно врезается в чью-то широкую грудь. Отпрыгивает от незнакомого, запоздало ойкая и выставляя руки вперед.
ebooksa