Игра без козырей

22
18
20
22
24
26
28
30

Я молча протянул бинокль Чико и зевнул.

— Вполне обычный трактор, — со скучающим видом буркнул он.

Мы наблюдали, как трактор дополз до дальнего конца поля, постоял, пока с прицепа сбрасывали груз, и двинулся к трибунам за новым. Во время второго рейса он прошел совсем близко от нас, и я увидел, что это в самом деле двойные барьеры, которые ставят на дистанции, если они входят в программу заезда. Мы молча провожали трактор глазами.

— Чико, я был слеп, — медленно проговорил я.

— Чего?

— Трактор. Под нашим носом. Все время.

— Ну и что?

— Серная кислота. Цистерна. Понимаешь, ее опрокинул трактор. Не надо никаких сложных механизмов. Всего-то и нужны две веревки или цепи. Обмотать их по верху цистерны и закрепить на осях колес трактора. Потом отвинчиваешь крышку люка и отходишь в сторону. Разумеется, кому-то надо включить трактор на полную мощность и дернуть за рычаги, цистерна переворачивается, серная кислота заливает дорожку, и дело в шляпе.

— На каждом ипподроме есть трактор, — задумчиво протянул Чико.

— Правильно.

— Никто и не взглянет второй раз, если увидит трактор на ипподроме. Никто не станет искать следы, которые он оставил. Никто не вспомнит, что видел трактор на дороге. Значит, если ты прав, а я уверен, что ты прав, незачем было даже нанимать его: использовали тот, что есть на ипподроме.

— Держу пари, что именно его и использовали. — Я рассказал Чико о фотографии двух листов с инициалами и цифрами выплат людям, скрытым за этими буквами. — Завтра я сравню инициалы всех рабочих, начиная с Теда Уилкинса, с теми, что находятся на тех двух листах. Любому из них могли заплатить только за то, чтобы он оставил трактор на скаковой дорожке. Цистерна перевернулась вечером накануне соревнований. Трактор, как и сегодня, развозил барьеры — с разогретым мотором и полным баком. Нет ничего проще. А потом трактор уехал в другой конец ипподрома, и никаких следов.

— И уже темнело, — согласился Чико. — Несколько минут ни на дороге, ни на поле никого не было. Они унесли веревки или цепи — и все чисто. Ни нарушения движения, ни объездов, ничего.

Мы хмуро слушали, как громыхает рядом трактор, понимая, что ни одного слова из нашей догадки в суде не докажем.

— Пора перемещаться, — наконец предложил я. — Барьеры будут ставить совсем рядом, в пятидесяти ярдах, где поворот. Трактор скоро подойдет сюда.

Вместе с Ривелейшном мы вернулись в фургон, который оставили на шоссе в полумиле от ипподрома, и, воспользовавшись случаем, тоже позавтракали. Когда мы закончили, Чико вышел первым. В моих брюках и сапогах для верховой езды, в свитере с высоким воротником он выглядел настоящим наездником, хотя на самом деле ни разу в жизни не сидел верхом.

Немного погодя мы с Ривелейшном шагом направились к ипподрому. Рабочие привезли барьеры к полукругу, где скаковая дорожка заворачивала, и выгрузили их там. Через несколько минут сбросили следующую партию барьеров. Незамеченным я въехал в кусты и спешился. С полчаса Чико нигде не было видно, потом он появился и направился ко мне с беззаботным видом, посвистывая и засунув руки в карманы.

— Я еще раз все обошел, — сообщил он. — Паршивая охрана. Никто не спросил, что я там делаю. Какие-то женщины убирают трибуны, а возле конюшни копошатся рабочие, готовят для конюхов общежитие. Я сказал им «доброе утро», и они сказали мне «доброе утро». — Чико кипел от негодования.

— Для саботажников сейчас не так уж много возможностей: уборщицы на трибунах, рабочие возле конюшни, — сказал я.

— Сегодня в сумерках, — кивнул Чико, — пожалуй, самое подходящее время.