Реализация

– Имя его знаешь?

– Нет. Он нам не представлялся. Мамай его хорошо знал в прошлом. Вроде как приятель его папашки, бывшего жандарма. Может, и сам в прошлом жандарм. Он деньги дал и надоумил, как можно поезд под откос пустить.

– И вы на это пошли…

– Мамай сказал, что будет весело.

– Надписи на шпалах тоже тот мужик сказал сделать?

– Это уже сам Мамай велел. Мужик ему ничего такого не говорил. Он вроде вообще хотел, чтобы всё по секрету было. Мы поначалу так и хотели, а потом Мамай сказал, что надо о себе заявить как положено, и велел шпалы подписать. Дескать, пусть знают наших и боятся.

– Ну вы и придурки! – ругнулся Леонов.

– Не спеши, Пантелей. Этого они ещё в суде наслушаются: от родственников тех, кто в том поезде погиб, – сказал я.

– Суд… Какой суд? – испугался жёлтый.

– Наш, советский. Ты что думал – тебя по головке за диверсию погладят? У вас есть только одна возможность облегчить свою участь – рассказать, всё как было.

– А мы молчать не собираемся. Мамаю уже всё равно, а никому из нас за решёткой гнить не хочется, – грустно произнёс жёлтый. – Только я вроде всё, что знаю, рассказал.

– Мужика, который вам платил, описать можешь?

– А чего его описывать? – повеселел гопник.

– Издеваешься? – нахмурился я.

– Ни в коем разе. Просто в доме карточка от старого хозяина дома осталась… Ну, офицера-беляка. Так на этой карточке этот мужик есть.

– Показывай! – потребовал я.

– Сейчас. Только не стреляйте – мне к комоду надо подойти, там карточка была.

– Не буду. Только делай всё медленно и печально, чтобы у меня плохих мыслей не возникло.

Жёлтый с великой осторожностью подошёл к комоду, выдвинул огромный ящик и, покопавшись, вытащил пожелтевшую от времени фотографию в рамочке.

– Вот. Здесь он. Усатый и в папахе, который…