Реализация

Леонов сообщил, что у Мамая что-то вроде «штаба» на Выселках – так называлась примыкающая к черте города деревня. Шантрапа заняла пустующий дом и устроила в нём логово.

– Их там больше дюжины обретается, костяк его банды, – сказал Пантелей. – Взрослых уголовников среди них нет, так, пацанва лет пятнадцать-шестнадцать, только от этого не легче. Урки обычно соображают, что делают, и лишнего позволять не станут. А у этих кураж, вроде как перед друг дружкой соревнуются: кто из них злее или сильнее будут.

– Пацанва, как же, – хмыкнул Бекешин. – Есть такие – меня с вами выше и в плечах шире. Так что на кулачках я бы с ними не рискнул сходиться. Одно спасение – револьвер.

– Они гирьки в карманах таскают на верёвочках. И пользуются ими ловко. Тюк по темени, и у человека башка проломлена, – добавил Юхтин.

– А у Мамая шпалер имеется. Можете не сомневаться, стрельнёт не задумываясь, – снова подхватил Бекешин.

Выселки начинались сразу за городским кладбищем. Только-только промелькнула покосившаяся оградка, за которой виднелись скособоченные кресты и макушка часовенки, как почти сразу потянулась грязная, немощеная улочка по десятку домов с каждой стороны. Сами дома были деревянные, с тесными дворами и стояли почти впритык: крыша к крыше.

Наше появление не прошло незамеченным. Это же деревня, здесь любая новость распространяется со скоростью света.

То тут, то там в оконцах, смотрящих на улицу, подёргивались дешёвенькие занавесочки, хлопали крошечные форточки. Однако на крыльцо никто не выходил.

Нужный дом находился почти в самом конце Выселок. Мы остановились, не доехав до него метров двести.

– Дальше пехом пойдём, – сказал Леонов. – Мамаевские спят до обеда, так их легче застать будет.

Я посмотрел на штаб-квартиру пресловутого ЦКШ. Даже странно, что дом забросили: выглядел он куда лучше соседних. И повыше, и понаряднее (одна только резьба на ставнях в виде сердечек чего стоила), на крыше не щепа или дранка, а кровельное железо, покрытое выцветшей зелёной краской. Как только к ней не приделали ноги?

Над входом висел зелёный транспарант с лозунгом: «Шпана всех стран, соединяйся». Буквы были выведены криво, издалека надпись походила на изображение вспенившейся морской волны.

– Издеваются, сволочи! – сплюнул Бекешин.

– Почему дом пустовал? – задал вопрос я.

– Здесь раньше купчик один жил, – сообщил Леонов. – Потом разорился, запил, выгнал жену, а сам подался в босяки. Не то замёрз где-то, не то сгорел. В общем, был человек и нет его. В гражданскую беляк квартировал – офицер-золотопогонник, заведовал контрразведкой. Жестокий был, сволочь: лично пытал и расстреливал. Ох, как его ненавидели! Лютой ненавистью…

– А потом?

– Потом наши в город вошли. Золотопогонник тогда удрать со своими не успел – подранили его. Народ сюда и хлынул, из дома выволокли вместе с семейкой, устроили самосуд. И офицера этого порешили. Бабе его и дочке тоже досталось… А вот сын его куда-то утёк. Так и не нашли. Да не особо-то и искали. С той поры у местных дом и пользуется недоброй славой. Дескать, нечистая сила в нём поселилась, призрак офицера этого и его семейки. Потому здешние ходить сюда опасаются. Ну а шантрапе на всё наплевать. Тем более, Мамаю. Он ни в кого не верит.

– Спасибо за ликбез, товарищ Леонов, – поблагодарил я. – В общем, диспозиция такая: Бекешин обходит дом и контролирует с той стороны, Юхтин остаётся на улице. Мы с Леоновым заходим в дом и устраиваем чистку. В первую очередь интересует Мамай, остальное – постольку поскольку. Оружие применять… ну, на собственное усмотрение. Те, кто здесь засел, перестал быть обычным детьми, на них кровь многих неповинных людей. Видите, что вам угрожает опасность, стреляйте. Пусть лучше вы прикончите кого-то из засевших тут сявок, чем они убьют вас или покалечат. Любой суд станет на вашу сторону, даже самый гуманный на свете, – я усмехнулся, вспомнив «Кавказскую пленницу». – Всё, пора, товарищи.

С револьверами наготове мы ринулись на штурм обители.

И почти сразу в доме раздался оглушительный разбойничий свист.