Ловкие коридорные проворно разгружали новенький «бьюик».
Солнце, склоняясь в Тихий океан, высвечивало силуэты пальм, и они чернели на фоне золота океана и глубокой голубизны небес. Роскошный отель, казалось, сохранил спокойную торжественность времен испанских завоевателей.
— Идеальное местечко для медового месяца, — заметил Мэйсон, сопровождая Деллу в отель.
Мэйсон подошел к конторке. Клерк вручил ему регистрационный лист и авторучку. Мэйсон записал имя — Уотсон Кламмерт — и тут же вздрогнул от восклицания женщины позади и чьего-то хихиканья. Он оглянулся. Делла Стрит вытрясла из своего жакета целый каскад риса прямо на пол. Клерк улыбнулся. Мэйсон, видимо, ужасно смутился, но Делла озорно подмигнула ему, и он вздохнул, поворачиваясь к улыбающемуся клерку. Клерк взглянул на листок, увидел имя и повернулся к ящику под конторкой.
— Вам телеграмма, мистер Кламмерт, — сказал он.
Мэйсон нахмурился и распечатал телеграмму. Подошла Делла Стрит, обхватила рукой его шею и уткнулась щекой в плечо. Прочитав телеграмму, она вскрикнула. Мэйсон застонал от досады.
— Но ты не поедешь, дорогой! — протестовала Делла.
— Конечно, нет, — сказал он. — Я бы не поехал… но…
— Вечно эти дела. — Она готова была расплакаться. Клерк и коридорные изучали табло.
— В любом случае, — сказал Мэйсон клерку, — мы пройдем в наш номер. — И он направился к лифту.
— Но вы не сказали, что вам нужно, — окликнул его клерк. — У нас есть…
— Самый лучший номер, — рявкнул Мэйсон. — И быстро.
— Да, мистер Кламмерт. — Клерк вручил ключ коридорному.
В ожидании лифта Делла Стрит начала плакать.
— Я знаю: ты поедешь… — рыдала она в платочек.
Мэйсон выпрямился и нахмурился. Он бросил взгляд на свою багажную сумку. Из нее торчал старый башмак.
— Как, — удивился он, — какого дьявола…
Делла продолжала всхлипывать в платочек. Перед ними остановился лифт. Отворилась дверь, Мэйсон с Деллой вошли в сопровождении коридорного. Через пять минут они уже располагались в угловом номере с видом на спокойное синее море.
— Дьяволенок вы, — сказал Мэйсон, как только закрылась дверь. — Что это за суматоха с рисом? А башмак зачем?
Глаза ее были абсолютно невинны.