— Во-во. Нет такого монастыря. Аника. Так кто же говорил с нами?
Здоровенный Аника поднялся с лавки и, со страхом уставившись в потолок, размашисто перекрестился.
Ранней весной, на Вербное воскресенье, заляпанный грязью Аника возбужденно рассказывал Петру:
— Кажись, нашел я лекарей, княже. Да не одного, а целую весь[14].
Там не только мужики, но и жены лечат. В Рязанской земле сельцо это, и названье больно доброе — Ласково. Старики говорят, только там тебя от хвори избавят. Так что собирайся, княже, и едем немедля.
Поднял легкого, исхудавшего князя на руки и бережно отнес в дорожную повозку.
На другой день остановились недалеко от Ласково, и Аника, широко шагая по глубоким лужам, принялся избу за избой обходить и расспрашивать. Осторожные же сельчане, глядя на всклокоченного, седого великана с серебряной серьгой в ухе и грозной саблей, робели и дружно отнекивались лечить. Однако, усмехаясь в усы, наперебой советовали сходить в крайнюю избу, что у самого леса. Там, мол, девка блаженная, Февроньей звать, хоть и дурочка и не поймешь, чего говорит, но лечит знатно.
Вошел Аника во двор крайней избы — нет никого. В сени ступил — и здесь никто его не встретил, а когда, низко пригнувшись, шагнул в горницу, увидел чудо невиданное.
За ткацким станом сидела в одиночестве девица и ткала холст, а перед ней на задних лапах скакал заяц.
Аника онемел от удивления, а девица, не поднимая от работы головы, заговорила непонятно и странно:
— Нелепо быть дому без ушей и горнице без очей.
Аника крякнул и пожалел про себя бедную дурочку.
— А скажи мне, девица, где есть твои мать с отцом?
— Отец и мать мои пошли взаймы плакать, а брат меж ног смерти в глаза смотрит.
— Прости меня, девица, — осторожно, чтоб не обидеть, говорит Аника, — не разумею я, старый, что говоришь ты. Про какие уши ты толкуешь, и как это взаймы плакать и смерти в глаза сквозь ноги глядеть? И заяц этот еще тут скачет…
— И этого уразуметь ты не можешь, — усмехнулась девица, — хотя речи мои не странны.
Если бы был в доме моем пес, он бы залаял на тебя. Это — уши дома. А если бы был в горнице ребенок, он увидел бы тебя и сказал мне. Это — очи дома. И не застал бы ты меня здесь в простоте и неприбранной. Мать же с отцом пошли на похороны оплакивать покойника. А когда за ними смерть придет, другие их будут оплакивать. Это плач взаймы. Отец и брат мои древолазы, и сейчас брат в лесу бортничает[15], и когда влезет на дерево, то меж ног на землю смотрит, чтоб не сорваться с высоты. Ведь кто сорвется, жизни лишится. Вот я и сказала, что он сквозь ноги смерти в глаза смотрит.
«Ай да девица мудреная, — покрутил ус Аника, — не простота, как народ сказывает».
— А скажи-ка, девица, как звать тебя?
— Имя мое Феврония.