Предназначение быть мамой

Нашему Дане сегодня десять. Мы прошли большой путь. Огромный. Аутизма нет. И вообще диагнозов у него нет. Мне они не нужны. Главное — у нас есть сын, который постигает этот мир немного иначе. Он не особенный. Он обычный парень десяти лет. Он учится общаться, но это не делает его хуже или лучше других. Он очень светлый и солнечный, в нем океан любви, и рядом с ним сердце открывается. Он научил меня этому. И еще много чему, хотя, казалось бы, он ведь просто мальчишка с синими глубокими глазами… И самое главное, что я поняла за эти годы:

Как бы сильно я ни любила его, Бог любит его сильнее.

Он каждого из нас любит сильнее, чем мы можем представить. И моя роль как мамы рассказать детям об этом. Это ведь самое главное! Рассказать об этом Дане и научиться отдавать свою судьбу в Его Любящие Руки. Потому что тот, кто любит, не сделает тебе ничего плохого: он сделает только то, что необходимо. И так, чтобы причинить минимум боли: совсем без боли в материальном мире никак. Научить предаваться Его воле. И это гораздо проще сделать, когда ты знаешь и помнишь, что Он любит тебя сильнее всех в этом мире.

И да, правильнее будет сказать, что это не мы с мужем сотворили чудо, не мы победили болезнь, не мы вытащили ребенка. Мы просто позволили Господу трансформировать наше сердце. Он сделал это через нашего сына. Больше десяти лет назад началась история этих перемен, и она не окончена. Она будет продолжаться еще многие годы. Быть мамой или папой — это постоянный рост и изменения…

Спасибо моему супругу, который вместе со мной, вместе с нашими детьми развивается, растет и учится, раскрывается, меняется, трансформируется. Вот уж с кем детям повезло, так это с папой. И спасибо маленькому Суслику, чья душа выбрала именно нас для того, чтобы мы изменились и научились любить. Хоть немного. Хотя бы чуть-чуть. Именно через сына я пришла к Богу: именно в тот трудный момент Он стал спасением и компасом. Такой маленький Суслик, а уже столько важного сделал! Спасибо тебе, сынуля! День твоего рождения — это один из самых счастливых дней в моей жизни. День, который научил меня по-настоящему любить.

Дети не могут ждать

Обычный день у меня проходит сумбурно. Иногда бывает, что дети зачем-то встают раньше обычного. И понятное дело, что старших обратно уже ни за какие коврижки не уложишь. Приходится вставать раньше, и тогда весь день мечтаешь о том, чтобы снова забраться в кровать и подремать. Такая возможность у меня может появиться только в одном случае. Если уложить младших, попросить старших поиграть тихонечко, пока мама спит, и бессовестно проспать целых полчаса.

Допустим, я так и хотела сделать. Уложила малышей. Прилегла, уже даже укрылась одеялом. И вдруг на меня напал воинственный викинг, герой одного из любимых мультфильмов. Напал очень неожиданно, отпускать не собирается. Хочет внимания, хочет играть вместе, хочет рассказать о своих приключениях. Дальше — я могу сделать выбор.

Вариант первый: разозлиться, что матери отдохнуть не дают, сорваться — и лечь спать. Викинг в таком раскладе точно пойдет играть один.

Вариант второй: подсунуть ему мультик или еще что-то отвлекающее, что займет его на время моего сна (иногда я так и делаю).

Вариант третий: «Да ну его, этот сон: ко мне пришел любимый сын!»

В тот день я выбрала третий вариант. И хочу рассказать почему. Какая мысль вихрем пронеслась в моей голове, оставив после себя след тугой тишины. Смотрю я на своего второго сына. Ему тогда было четыре — а сейчас шесть. Он такой маленький и при этом уже такой большой. По огромным любимым мной глазам вижу — в творческом полете. На голове пакет, руки — крылья. Он летит! И одна часть меня уже начала ныть: «Ну дайте мне поспа-а-а-ать! Ну да-а-а-айте!» А другая часть так трезво говорит: «Через двадцать лет никто из них не будет мне мешать спать».

И это чувство похоже на отрезвление. Через двадцать лет они действительно уже займутся своей жизнью и, как и мы когда-то, будут просить у нас, родителей, возможности жить отдельно, самим. Они не будут шуметь, ломать все, драться, кидаться едой, пачкать меня и мою одежду непонятно чем. Не будут портить мои прически, «заставлять» меня носить исключительно платья для кормления грудью, не будут рисовать на обоях. Да, через двадцать лет я смогу лечь спать тогда, когда хочу, и встать тогда, когда пожелаю. У меня будет свобода есть то, что хочу я. И много чего другого. Но!

Через двадцать лет никто из них не будет так зацеловывать мое лицо по утрам. Никто из них не будет так забавно целовать мне руку, приглашая на танец на кухне, никто из них не назовет меня принцессой и не защитит от какого-то страшного монстра. Никого из них я уже не смогу взять на ручки, прижать к груди, укачать на руках, спеть колыбельную. Никому из них это будет не нужно. Как и наши вырезания печенья, кроватная борьба, шапки и усы из пены, прятки в шкафу, ночные объятия, утренние объятия, дневные объятия… Все это останется для нас с ними в прошлом — прекрасном, но прошлом.

Я знаю, как ведут себя с мамами двадцатилетние дядьки: им уже не так приятно быть обнятыми мамой и ею же обласканными. Хотя мать и любит сына точно так же, ей приходится сдерживаться, чтобы не нарушить его территории, не потревожить, не обидеть. Это нормальный ход жизни. Так было у всех, так будет у меня. Да что далеко ходить: нашему старшему сейчас десять, и он сейчас живет с нами вместе, но уже какой-то своей жизнью. Отделяясь понемногу. Взрослея.

Пройдет всего каких-то двадцать лет. Никто из них уже не будет нуждаться во мне. Они будут жить своей жизнью, где я не буду активным действующим лицом — лишь зрителем. Я смогу лишь наблюдать, что они сделают с той жизнью, которая пришла к ним через меня. И вспоминать все то, что было когда-то двадцать лет назад. То есть сегодня и сейчас.

Буду ли я жалеть о той минуте своей жизни, когда я досыпала «недоспатое»? Буду ли я радоваться тому, сколько времени и сил я потратила на работу или какую-то бесполезную деятельность? И буду ли я довольна тем, что, пока они были на моих руках, я не обнимала и не целовала их каждую секунду? Будет ли ценно для меня через двадцать лет, в каком возрасте они ушли спать в свои кровати? Ведь в двадцать лет они сто процентов будут спать отдельно и уже точно не притопают утром, не прижмутся холодными пятками к моему животу. Будет ли что-то значить для меня, как они спали, как резались их зубы, как болели их животы? Или же я буду вспоминать, как они помещались в папиных ладошках, как смешно гулили, как ели мамино молочко, доверчиво прижавшись всем маленьким телом?

Однажды они вырастут, и можно будет спать сколько хочется и когда хочется. Но зачем лишать себя удовольствия сейчас? Стоит ли это того, чтобы так торопить драгоценное время: время, когда мы вместе, когда мы важны друг для друга, когда мы можем любить? Я наступаю снова и снова на мелкие детали конструктора по ночам, когда иду укрывать их одеялами. Это больно, но быстро забывается. А вот их сопящие милые личики со мной всегда.

Снова и снова утром я обнимаю холодненького ребенка, который прибежал погреться в нашу кровать. Снова и снова я откладываю свои «очень важные дела» ради того, чтобы испечь с ними печенье или просто вместе полежать, поиграть, поговорить. Снова и снова я целую их пяточки и щечки, повторяю каждому о том, как я их люблю. Потому что второго шанса у меня не будет уже никогда.

Я никогда не смогу снова стать мамой этого конкретного ребенка, не смогу переписать нашу с ним историю, не смогу вернуться, отмотать, исправить. Не смогу «долюбить» и «добаловать». А написать еще одну книгу — смогу. И через двадцать лет, и через сорок: здесь чем дальше, тем больше материала, больше информации, мыслей.