— Я их заткну…
— Нет, ты хочешь корону, очень хочешь, но страх перед отцом тебе мешает. И когда появиться возможность, через год, пять, десять, мы развернем войну друг с другом. Вот к чему это приведет. Отец мертв, он больше не властен ни над тобой, ни надо мной. Ты король, тебя любят, и народ, и большая часть этих, по крайней мере, северяне. А нам нужен дружественный север, пока что!
— Я знаю, что говорят обо мне и моем ребенке!
— Об этом уже забыто, ты перекрыл это своими победами.
— Перекрыл? Ты говоришь о моем мертвом сыне! Думаешь, я не слышал, что о нем говорили. О младенце с черной чешуей и огромными волчьими клыками! О моем мертворожденном сыне! — Слезы затмили взор Гластейна, и тот стряхнул их на стол.
Редманд отвернулся, не в силах вынести слез брата. Зал совета погрузился в молчание.
— Я, пожалуй, зайду попозже. — Канцлер медленно вышел и запер зал. — Никого не пускать и не выпускать. Пускай поговорят.
— Не было на нем ни черной кожи, ни клыков. — Редманд сел и налил кубок вина. — Обычный бледно-розовый парнишка с внушительным прибором. Ему просто не повезло.
— Я знаю.
— Тогда зачем…
— Не знаю. — Гластейн сел напротив брата. — Он так на меня смотрел, как будто боялся. Он был полон ужаса.
— Он умирал. Я думаю, это весьма неприятно.
— Дело было не в этом, вернее, не только в этом…
— Он не называл меня приемником, он просто бредил о том, что увидел, и все…
— Ты меня пытаешься убедить или себя?
— Что за вопрос? Тебя конечно.
— Я слышал их перешёптывания, они думают по-иному.
— Кто?
— Совет, монахи, родственнички…
— Заставим их замолчать. О последних словах короля никто не узнает, напишем, что он благословил тебя или что-то подобное.