Венец из окровавленных костей

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мне придется кого-то казнить?

— Скорее всего. Многие графы ждали смерти отца.

— И ты сбрасываешь это на меня. Ты же умнее.

— Да, но я…вспомни слухи о нашей матери…Сколько из твоих друзей северян схватятся за них.

— Ты не бастард, ты сын отца. Я это чувствую и знаю, да и ты тоже.

— Да, но грехи нашей матери лежат на мне, и многие припомнят это, а в купе со словами отца, с войной, с убийствами священников, с вольницей танов, это все может вылиться в войну.

— Мы победили иллирийцев, почему бы не побить друг дружку. — Гластейн усмехнулся.

Редманд встал возле карты Рейн и прилежащих земель.

— Вот почему — он стукнул кулаков на восточную границу герцогства Клермонта, неспокойного, но мирного соседа королевства. — Орда. Клермонт не сможет ее сдержать, а то и вовсе пропустит ее через свои земли. Ему эта война ни к чему.

— Эти сукины дети и сортир мой захватить не смогут. Наши форты им не взять!

— Они умеют брать крепости, странно, что ты этого не знаешь. Я думал, ты прочитал все книги о войнах.

— Не-а. Только о северянах и загорелозадых. — Уже на полном серьезе сказал Гластенй. — Орда идет не просто резать и жечь, им что-то нужно, иначе, они бы не снимались с восточных хребтов. И вряд ли что-то — это корона Рейна. Может немного пашень или торговые союзы. Ну или направим орду туда, куда нужно нам. Не в первой.

— Слова короля…

***

Гластейна вели в тронный зал десяток парадно одетых гвардейцев, держащих перед собой обнаженные мечи. Их лица были сосредоточены настолько, что никто даже и не повел бровью, когда принц отпустил пару шуточек для того, чтоб разрядить обстановку.

Два гвардейца открыли двери в тронный зал, и тут же слух принца оказался пораженным, словно сотней стрел, тихими вздохами и долгими перешептываниям. Стоило ему переступить порог зала, как тут же ему захотелось загнутся, скрыться за спиной одного из широкоплечих гвардейцев, однако, при его росте это было бы проблематично. Гластейн невольно вздрогнул от направленных на него напряженных взглядов. Ему захотелось быть сейчас ни здесь, под прицелом сотни жадных благородных глаз, а во главе какой-нибудь атаки, и пускай в грудь будут нацелены тысячи стрел и сотни мечей, нежели это. У холодного железного трона уже столи в ряд члены совета. Добродушный командир гвардии улыбался во всю ширь, чуть ли не мохая своему воспитаннику. У подножия трона отдельно стоял горбатый, одетый в коричневый балахон — старейший из храма, второй после первосвященника, тот старик считался выше совета кардиналов, хоть и был всего лишь старым писарем. Этот низенький, опирающийся на нескольких послушников, старик, и должен был назвать его королем, за неимением первосвященника.

Все кланялись, улыбались и упорно не мигали глазами. Гластейну показалось, что за время его прохода по длинному залу никто из присутствующих ни моргнул, ни отвел взора от него. Груз короны уже прижимал его к полу и раздавливал драгоценным камнем, а ведь его еще даже и не провозгласили королем. Осталась буквально минута и он займет место отца, а через пару месяцев, кода пройдет траур по королю уже новый и уже известный Гластейну первосвященник помажет его как божьего избранника, а потом…

«А потом я разжирею, засею с десяток раздражающих мальцов и отправлюсь к Всеотцу, убитых кем-нибудь из них, ну или мучаясь в кровати месяцами, ходя под себя» — усмехнулся он.

Гвардейцы остановились у ступеней к трону, дальше Гластейн поднимался один. Он встал перед железным стулом, который ему было суждено протирать своим задом и развернулся к толпе. Старик-монах, ведущий под руку с послушником медленно поднимался к нему, каждую из пяти ступеней он преодолевал за столько же времени, за сколько Гластейн прошел весь путь.

Монах взглянул в лицо принца и медленно поклонился подняв в руке корону отца. Гластейн взял ее в руку и поднял вверх. Одеть он ее сможет лишь на помазании.