Охотник за чудовищами

22
18
20
22
24
26
28
30

На этот раз метнувшийся кистень обмотался цепью вокруг лодыжки, сбивая существо в полёте, рухнувшее тело подняло тучу брызг. Стальной захват впился в шею позади и погрузил голову в холодную воду, вмял в скрытый под ней мох.

Заря, наблюдавшая за боем, вскочила и бросилась к склонившемуся над напарником сталкеру.

– Ты убьёшь его! – закричала девица, протягивая руку, чтобы не дать Старому утопить яростно извивающегося Мстишу.

– Прочь, – выплюнул охотник в лицо ошарашенной воительнице.

Та отшатнулась и села прямо в воду, прижимая к себе меч, грязная рука прошлась по лицу, размазывая по нему тину. Сталкер смотрел на неё и всё давил булькающее тело, погружал его в пенящуюся от барахтанья воду. Движения парня становились всё слабее, он вяло скрёб руками по колену старшего, не отпускавшего его ни на миг.

Тварь чувствовала, как угасает жизнь в её новом теле. Последним усилием она вырвалась из почти захлебнувшегося хозяина, над напарниками воспарила тёмная тень. Отчаянно вскрикнув, Заря подскочила и наотмашь ударила призрачное существо мечом. Клинок рассёк чёрный туман, бесплотная глотка в последний раз завизжала. По воде метнулась прочь волна, вызванная жутким криком, ветви чёрных деревьев качнулись, сбивая скопившуюся на них влагу.

Старый вырвал обвисшее тело Мстиши из воды и врезал кулаком ему в солнечное сплетение, парень харкнул болотной жижей, его скрутило в спазмах. Кашляя, он извергал из горла грязную воду и не мог вздохнуть. Оказавшаяся рядом девушка гладила судорожно дёргающегося друга по волосам и что-то ласково шептала ему.

Старый устало выпрямился и стоял над молодыми охотниками, тоскливо думая, как ему сейчас хочется оказаться дома, в тёплом схроне подле весело трещавшего костерка. И чтоб вокруг ночная Зона, такая странная, но такая понятная.

– Пойду, чаю сделаю, – вымолвил сталкер и отправился в избу.

Глава 11

Полуденный зной калил землю, на ярком васильковом небе не было видно ни облачка. Охотники шли, наслаждаясь бескрайними полями соломенного цвета. Никаких деревьев, мха, запахов сырости и гниения, лишь шелест тяжёлых, налитых зерном колосьев, с которыми играл лёгкий ветерок, пение жаворонка в вышине и твёрдая земля под ногами.

Шагали налегке, упрятав маскировку в рюкзак и заплечные мешки. Старый грыз соломинку, точно такую же они с Мстишей пару минут назад воткнули в брюшко кровососа-слепня, и тот унёсся прочь, неистово гудя. Заря, обозвавшая их дитятями, сплела венок из васильков, и казалось, что частичка неба сошла вниз и улеглась на тёмно-русой голове гордо шагающей девицы.

Сталкер, постоянно бывший начеку, и тот чуточку расслабился, подставляя солнышку светлую кожу спины. Хотелось полностью сбросить "Лесник" и нырнуть в ласковые волны озера, что сверкало чуть в стороне от их пути.

Мстиша косился на хорошенькую спутницу, постеснявшись снять рубаху, и вполглаза бдел – налёты ворон-соглядатаек участились, приходилось прятаться от их глаз, издалека засекая приближение врага.

Накатанная дорога петляла среди засеянных полей, колоски будто кивали, здороваясь с идущими мимо людьми. Справа оставались аккуратные домишки небольшой деревни, лежащей между озером и полями. Старый вдруг выплюнул соломинку и остановился, вертя головой. Парень прислушался к ощущениям, но не нашёл привычной мрачной искорки полужизни пущенных за ними вдогон птиц. Он вопросительно поглядел на сталкера, повернувшегося к полю слева от них. Скоро оттуда раздались крики и громкий плач.

Старый вздохнул и махнул рукой, призывая следовать за ним. Через пару десятков шагов охотники наткнулись на гурьбу ребятишек, вынырнувших из ржи, дети уставились на пришельцев, а потом развернулись и с криками помчались туда, откуда слышался плач. Навстречу им уже спешили взрослые.

– Спокойно, работают охотники на чудовищ! – выдал Старый, поднимая в знак мирных намерений ладони.

Ощетинившиеся цепами и серпами люди замерли и вдруг попадали на колени.

– Помоги, батюшка! Не оставь без заступы! – заголосили бабы. Мужики молчали, разглядывая что-то на земле.

– Начинается, – вполголоса пробурчал сталкер. – Ну, что стряслось-то, люди добрые?