– Вертайтесь-ка вы, барышня, взад! – Лопов достал из чугунка картофелину, принялся очищать от кожуры. – Да скажите, что пакет по дороге выпал!.. Вот так!..
– Соберите всех строевых, – голос Айвы остался ровен. – С полной выкладкой… Доедите потом.
– Вы, барышня, верно, не уразумели?.. – атаман поднял бровь. – Я ведь и плетьми спровадить могу!..
– А ну, встать! – Айва сорвалась на крик и хрястнула нагайкой по столу так, что развалила пирог надвое. – Под трибунал пойдешь, скотина!..
Лопов вырвал из рук нахальной барышни плетку, отшвырнул прочь… И пошатнулся, получив чувствительный тычок в зубы. Опешив, потрогал губу, разглядел красное… Еще более увесистый удар, пришедшийся по уху, заставил отшагнуть назад. Атаман неловко запнулся о стулу и с грохотом и проклятьями рухнул на половицы.
– Убью!!! – не своим голосом заорал Лопов.
Схватил оставленную на большом сундуке шашку, рывком выхватил из ножен.
– Ой, не погуби! – взвизгнула Миланья, повисла всем телом на руке, – Не погуби-и!..
Атаман замер. Застыл на месте, как вмороженный в лед карась. И виной тому стали не супружнины причитания, а аргумент куда более лаконичный, и в то же время весомый. Прямиком в рот Лопову смотрел черный зрачок револьвера. Атаман скосил глаза на взведенный курок, после на взбешенную барышню, и понял: «Выстрелит!» Еще чуть-чуть и мозги его разлетятся по хате кровавыми соплями. Несколько секунд бешеная злость боролась со здравым смыслом. Победил здравый смысл.
Лопов сглотнул. Медленно опустил шашку.
– Да, уйди ты!.. – стряхнул с руки клещом вцепившуюся жинку, и вымолвил с натугой, через себя: – Ладно!.. Уважаю!..
Айва кивнула и убрала револьвер. Усмехнулась через плечо:
– Ваше уважение заслужить проще, чем мое…
У коновязи фыркали отстоявшиеся в стойлах лошади, перебирали в нетерпении копытами, чувствуя спиной седло. Верная примета, вбитая годами: коли одета подпруга – быть долгому бегу, быть летящей навстречу степи и ветру в ушах. Казаки таких ожиданий не разделяли. Поди не больно-то охота из теплой хаты, разговевшись в праздник, нестись в холодную ночь.
Высокий черный жеребец арабской породы звал стоящих вблизи кобыл, взбрыкивал, опасно расшатывая атаманское прясло. Лопов покосился на животину, спросил неодобрительно Айву:
– Вы что же, без сопровождающих? Без кареты?
– Мой экипаж свалился в овраг верстах в десяти отсюда. Пришлось верхом…
С высокого крыльца прозвучала зычная команда:
– Становись!..
Из галдящей толпы стали выходить казаки, образовывая нестройные ряды.