Ротмистр

– Эх! Неужто опять война? – протянул кто-то. – Так-то хлопцы!.. Погуляли – хватит!..

К Лопову подступил, опираясь на костыль, седобородый казак:

– Здоров, атаман!.. Чавой стряслось-то нынче?

– А!.. – тот лишь раздраженно отмахнулся, не спрашивай, мол.

Казак мазнул взглядом по Айве, закутанной в чернобурку, и вперился в арабца черной масти. Так оглядел коня, эдак, пробормотал, покивав головой своим мыслям:

– Думал, один жеребец такой в свете… Надо же…

– Здравствуй, Данилыч! – Айва стащила шапку. – Не признал?..

– Ох, ты!.. Мать честна!.. Не признал!.. – отставной урядник Семидверный неловко обнял девушку, нахмурился. – Стало быть ты командуешь теперь… Вон оно как… Повернулось… А где же Евгений Александрович-то?

– Ниже по Волге уехал. Чума в Ветлянке…

– Эвона…

«Чума! Чума!», витало над толпой, словно огромная летучая мышь хлопала крыльями. Атаман что-то втолковывал, срывая голос, но его не слушали. Шелест страшного слова множил тревогу. Над рядами пронесся ропот:

– Знаем мы… Сегодня в оцепление, а завтра в усмирение…

– Не поедем!.. Нетути такого закона, чтобы здоровых к заразным!..

Семидверный протолкался вперед, вышел перед строем и обвел притихших казаков недобрым взглядом:

– Кто здесь ехать не желает?..

– Ну, я не желаю! – вскинулся молодой чубатый парень. – Только свадьбу сыграли, а теперь что?..

– Ступай, Данилыч! – загудели остальные. – Ты свое отвоевал уже…

– Цыц, босота! – прикрикнул Семидверный. Сгреб за шиворот чубатого казака, выволок из строя и отшвырнул в сторону, как нашкодившего кота. – Пошел отседа! К жинке иди! – сам встал вместо него в строй, откинул костыль. – Я поеду, коли так!..

Ревин вернулся в Ветлянку через четыре дня. Надежды на улучшение ситуации развеялись, едва он увидел новоявленную больницу. В бывшем купеческом доме не было ни одного целого стекла, по комнатам разгуливал декабрьский ветер, мел снежную крупу по полу, по живым, лежащим вперемешку с трупами. Никто за больными не убирал. Закрываясь рукавами от невыносимого смрада, в дом вносили все новых и новых несчастных, клали на место умерших, которых просто скидывали с кроватей. В сенях в лужах замерзшей блевотины валялись вповалку упившиеся до бесчувствия волонтеры. Мортусы и санитары.

Плеханов был дома. Спал, сидя за столом, уронив голову на руки. Рядом стояла почти пустая бутыль со спиртом. Ревин растолкал атамана, с немалым трудом привел в чувство.