Хроники Шеридана

22
18
20
22
24
26
28
30

– Меткий выстрел! – с одобрением сказал Ла Мана. – Да ещё с такого расстояния!

– Тени не промахиваются, – тихо сказал Старик. И Гилленхарту совсем не понравилось, как он это сказал.

Развели костёр, уложили раненого лицом на плащ, расстеленный на земле, и Ла Мана попытался вытащить невидимую стрелу. Это ему удалось; потом они перевязали рану, но пока Гилленхарт возился со Стариком, укладывая его удобней, капитан успел шепнуть, что тот, кажется, уже не жилец.

– Стрела пробила его насквозь…

Юстэс и сам это видел.

К полудню Старику стало совсем плохо, он впал в забытье. Они провели у костра целый день. Потом пришла ночь – безлунная, с редкими злыми угольками звёзд. Пугливо потрескивало пламя, напрасно пытаясь разогнать давящую черноту, окружившую их со всех сторон. Тревожно покрикивала ночная птица. Глухо шумел далекий морской прибой. Стоны раненого становились то громче, то слабее, казалось порой, будто он спорит с кем-то или о чём-то упрашивает.

– И кровь у него синяя!.. – неожиданно злобно проговорил Ла Мана. Легко вскочив на ноги, он обошёл вокруг костра и нагнулся над мечущимся в бреду. – Добью я его! Хоть раз в жизни сделаю доброе… – и в неверном свете костра блеснул нож.

– Не смей!

Но лезвие замерло на полпути: обманчивую тишину безлуния пронзил долгий утробный вой, донесшийся откуда-то из глубин побережья.

– Матерь Божья! – прошептал юноша, крестясь.

– Когда выберемся из этой переделки, буду пить неделю! – торжественно пообещал капитан, опуская нож. – Нет, две недели… Месяц!

И от этих слов Гилленхарт вдруг ощутил такую тоску, такое жгучее желание вернуться домой, какого не изведывал до сих пор. «Я – сплю… Но как же мне проснуться?!.»

К рассвету Юстэса все-таки сморил сон, – молодость и усталость взяли своё. Проснувшись резко, словно от толчка, он обнаружил, что Ла Мана тоже спит, укутавшись с головой в плащ. Старика рядом не было. Юноша вскочил, огляделся… Хотел уж растолкать капитана, но потом увидел: Старик был у сухого дерева, торчавшего чуть поодаль. Стараясь не шуметь, Гилленхарт подошел ближе: старец стоял, прислонившись щекой к иссохшему стволу, глаза его были закрыты, узловатые пальцы нежно гладили шершавую кору, губы что-то беззвучно шептали.

– Ты чего это? Эй!..

– Мне позволили уйти… – отозвался Старик, не открывая глаз. Голос его оказался необычайно чистым и глубоким, словно принадлежал теперь какому-то иному существу. – Я довёл вас… Теперь – всё.

И Юстэс увидел, как сгорбленная высокая фигура бледнеет и тает, становясь всё прозрачнее и прозрачнее.

– Эй!.. – но Старик исчез.

Гилленхарт подбежал к засохшему дереву: по трещинкам ствола разбегались крохотные серебристые паучки. Осторожно погладил кончиками пальцев мёртвую кору, и откуда-то донёсся тихий шелест:

– Меня звали Ортил – последний из рода…

Когда спустя час они собрались в дорогу, затоптав остатние искры костра, он нечаянно оглянулся: крона недавно ещё безжизненного дерева пышно покрылась молодыми блестящими листочками…