Питбуль

— Лиз вынашивала Никки, когда убили Бьянку. Она была беременна.

Шефер ничего не ответил, и Зельнер покачал головой.

— Тебе не понять, — сказал он, — у тебя нет детей.

— Совершенно неважно, есть у меня дети или нет, — сердито сказал Шефер. — Закон один для всех! Ты не можешь выбирать, кому позволено его нарушать. Это так не работает!

— Мне все равно. Дело в шляпе! Мазорек получил по заслугам. — Зельнер встретил взгляд Шефера, подняв подбородок.

— А как же родители других девушек? Разве они не заслужили узнать, что стало с их детьми?

— Это все равно не вернуло бы их назад.

— Значит, вместо того, чтобы делать свою работу, ты оставил этих родителей жить в неопределенности двадцать лет? Двадцать лет Ингеборг Сарк ждет возвращения дочери! Двадцать лет разваливается семья Далсфорт, потому что мать одержима поисками ответа!

Петер Зельнер смотрел в землю.

Шефер покачал головой:

— А другие девушки, которых ты упоминал? — спросил он. — Их тела были найдены?

Зельнер покачал головой.

— Я проверил кормушку, которой они пользовались на норковой ферме, и обнаружил в ней следы крови. ДНК трех людей, фрагменты костей, осколки зубов. Они не принадлежали ни Мии, ни Нине, и я так и не выяснил, чьи они.

Шефер некоторое время молчал, пока до него доходил смысл сказанного Зельнером, а потом скривился от отвращения.

— Ты хочешь сказать, что он своими жертвами кормил норок?

Зельнер рассеянно кивнул:

— По крайней мере, некоторыми. Я стал выяснять, где работал Мазорек, и узнал, что он несколько лет работал по ночам на гренландском кирпичном заводе в Эгернсунде. Я видел тамошние печи: температура в них выше тысячи градусов. Брось туда тело, и через несколько секунд оно превратится в пыль и пепел.

Зельнер глотнул из бутылки.

— С норковой фермы контейнеры с тушками норок каждую пятницу вывозили в Германию для биопереработки, а Мазорек работал неполный рабочий день на скотобойне в Блансе и отвечал за производство кормов, которые они использовали в Бенниксгорде. Разве ты не видишь? — спросил Зельнер. — Он организовал свою жизнь так, чтобы избавляться от трупов. Дело Бьянки было единственным, где мы обнаружили тело. Единственное, где он изменил своей манере.

— Зачем он это сделал? — спросил Шефер.