— А почему вы интересуетесь этим?
Элоиза на мгновение замялась.
— Я освещаю другое дело, в связи с которым возникло имя вашей дочери.
Что-то неопределенное мелькнуло во взгляде Ингеборг Сарк. Она заправила волосы за уши и сжала губы.
Затем кивнула и отступила назад в прихожую.
— Где вы работаете?
Ингеборг Сарк сидела в черном кожаном кресле и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, рассматривала, сощурившись, Элоизу.
В руках она держала стакан. Он стоял на кофейном столике, когда они вошли в гостиную, и был на две трети полон жидкостью соломенно-желтого цвета с легким зеленоватым оттенком, который намекал, что это скорее «Совиньон Блан», нежели водопроводная вода.
— В газете «Demokratisk Dagblad», — сказала Элоиза. — Я из редакции экономических расследований, где мы углубляемся в события, исследуем и раскрываем темы глубже, чем обычные новостные журналисты.
Ингеборг Сарк кивнула сама себе, как будто это был ответ, который ее удовлетворял.
Элоиза оглядела гостиную с задернутыми шторами. В большом обособленном доме было темно и так пусто и тихо, что она не удивилась бы, если по полу гостиной вдруг прокатилось бы перекати-поле, как в городе-призраке Клондайка после окончания золотой лихорадки. Стены были выкрашены в выгоревший красный цвет, а крупная темно-коричневая плитка на полу охлаждала дом. Снаружи палило солнце, но здесь жара не чувствовалась.
— Вы живете одна? — спросила Элоиза.
Ингеборг Сарк кивнула.
— У вас нет других детей?
— Нет.
— А у вас есть муж? Приятель?
Ингеборг Сарк рассеянно смотрела на стену позади Элоизы.
— Уже нет.
Элоиза достала из сумки диктофон.
— Вы не возражаете, если я запишу наш разговор?