Черный лабрадор, спавший на лежаке, поднял голову, когда они вошли в подсобку, сонно отметил, что в дом пришли люди, и снова улегся. Ханс Галлахер разулся и прошел по ярко-желтому кафельному полу к маленькому холодильнику, стоявшему рядом с корзинкой лабрадора. Он достал пару бутылок «Церерского пилснера», открыл одну из них крышкой другой и протянул ее Элоизе.
— Нет, спасибо, — сказала она, снимая кроссовки.
Он поставил вторую бутылку обратно в холодильник.
— Сюда, — сказал он и пошел в глубь дома.
Пахло топленым маслом, фрикадельками и свежесрезанной петрушкой, и Элоиза сглотнула. Было почти шесть часов, а она весь день не брала в рот ничего, кроме яйца всмятку и бутерброда из аэропорта, который съела всухомятку.
В большой гостиной, выходившей на южную сторону, Галлахер подошел к книжному шкафу, занимавшему всю стену. Он был набит книгами, скоросшивателями, папками и старыми VHS-кассетами. На нижней полке четыре или пять метров занимали виниловые пластинки, а на полу перед книжным шкафом стопками высотой по колено лежали старые пожелтевшие газеты и журналы.
Он медленно проводил пальцами по видеокассетам, словно подсчитывая их. Разочарованно ворчал и несколько раз начинал сначала.
— Ну не знаю, куда я ее дел, — сказал он с досадой и бросил поиски. — Возможно, вам повезет найти фрагменты записи на ТВ-2. Они сняли передачу о проблемах, с которыми мы столкнулись, и показали в программе дебатов под названием «45 минут». Я помню, что они брали некоторые кусочки из этого видео.
Он достал из книжного шкафа бутылочно-зеленый фотоальбом и устроился в кресле.
— Зато у меня есть несколько старых фотографий с норковой фермы, — сказал он, листая альбом. — Ах! Вот фотография Яна!
Он вынул фотографию из пластикового кармашка и протянул ее Элоизе.
Она взглянула на нее и улыбнулась.
На снимке молодой смеющийся Ян Фишхоф стоял, скрестив руки на груди и откинув назад голову. На снимке ему было примерно столько же лет, сколько Элоизе, может, чуть больше, у него было ясное, открытое выражение лица, говорившее о счастливой жизни, в которой еще не было ни болезни, ни горя. Он выглядел сильным. И заразительно счастливым!
Элоиза поймала себя на мыли, что ей хотелось бы знать его в ту пору.
Слева позади него тянулся длинный ряд стальных проволочных клеток, за прутья которых крепко цеплялись острыми когтями сотни разноцветных норок. Справа от него, чуть позади, стоял человек в армейской куртке цвета хаки и синих канзасских штанах. Он прислонился к машине, раздававшей корм, напоминавшей смесь трактора и тачки, и похоже, Фишхоф хохотал над тем, что он только что сказал. Мужчина самоуверенно улыбался, втянув щеки, и явно наслаждался эффектом.
— А кто этот второй? — спросила Элоиза и подняла глаза.
— Это Том Питбуль! — Галлахер указал на фото пивной бутылкой и закивал. — Мазорек! По-моему, снимок сделан сразу после открытия норковой фермы, то есть примерно в тысяча девятьсот… — он неуверенно помахал рукой, — …девяносто третьем.
Элоиза снова обратилась к фотографии и стала с любопытством рассматривать лицо Тома Мазорека.
В его глазах не было той теплоты, что у Яна, не было того мощного сияния. Он был стройнее, его кожа была грубее, более загорелая и обветренная. Глаза были близко посажены, скулы широкие, и хотя его нельзя было назвать красивым мужчиной, все же в нем было что-то притягательное. Темные зрачки, поглощающие свет. Приподнятые уголки рта. Самодовольный взгляд.
— А вы не знаете, почему его прозвали Питбулем?
ebooksa