У всякой драмы свой финал

22
18
20
22
24
26
28
30

Нарлинская появилась из ванной в красивом домашнем халате, но на губах плавала досадная нервозность. Глеб решил, что она недовольна его нежданным вторжением, уж он-то хорошо знал, что незваный гость хуже татарина. Однако Нарлинская быстро сменила нервозное выражение на печальное. А затем резко, с каким-то внутренним озлоблением, сильно распахнула полы халата, вновь показывая свое тело, которое, впрочем, перед этим Глеб уже разглядел, и обессиленно выронила:

— Вот это предел мечтаний мужиков. Почему все во мне видят какую-то машину, какой-то станок для получения удовольствий? Как все надоело, Глеб! Как все омерзительно, как набило оскомину!

Корозов не стал углубляться в этот разговор, потому что видел, как в эти минуты Ева сильно ненавидела весь мужской пол. И его в том числе. Хотя он никаким боком не был причастен к ее разочарованиям и ожесточению.

Мучительная усталость на лице, утомление в глазах говорило о бессонной ночи, а судя по ее раздражительной нервозности, прошедшая ночь не принесла ей радости и удовольствия, напротив, вызывала отторжение и злость.

Глеб дождался, когда Ева немного успокоилась, запахнула халат, и только после этого заговорил о том, с чем пришел к ней:

— Я, может быть, не ко времени, Ева, но прости, обстоятельства не терпят. Ольгу похитили.

Ева мгновенно замерла, расширила глаза, ее маленькие уши начали медленно краснеть. Она сначала сжалась, втягивая в себя воздух, а затем резко вспылила:

— Боже мой, как страшно жить в этом мире! Всякую минуту с тобой может что-нибудь произойти! Со всякой девушкой может случиться подобное, Глеб! А ты мне не верил! — выкрикнула она.

Глеб качнулся всем телом:

— Да нет, Ева, ты не права, ты меня насторожила, и я предпринял ряд мер, но их оказалось недостаточно, — объяснил мрачно.

— Я вижу, ты хочешь от меня что-то услышать сейчас? — сказала она, прошла мимо Корозова, забралась с ногами на диван, ладошкой отбросила волосы со лба и уставилась взглядом в одну точку.

— Да, именно за этим я пришел к тебе, — Глеб всем телом развернулся к ней.

Исай в дверях пошевелился, качнув плечом дверное полотно, раздался едва слышный скрип петель. Ева вздрогнула от этого скрипа, нервически пробежала взглядом по двери, по Исаю и остановилась на Корозове. В ее глазах появился испуг:

— Я не знаю, что сказать, Глеб! — прошептала девушка. — Если бы я только знала, если бы мне было что-то известно! А теперь мне страшно! — сникла она.

Вид ее стал таким жалким и беспомощным, что Корозову даже усомниться в правдивости ее слов было трудно. Очевидно, что она, действительно не знала, кто совершил похищение, пришло ему на ум. Между тем, ее внезапный страх говорил о том, что в голове у нее блуждали какие-то догадки, и эти догадки приводили в смятение.

— Что тебя пугает? — спросил он. — Что тебя может пугать, если тебе ничего неизвестно?

— Я боюсь за себя! — съежилась девушка. — Ты думаешь мне нечего бояться, Глеб? Я одинока в этом городе! Я боюсь всего! Сейчас мне кажется, что следом за Ольгой со мной тоже что-то должно случиться. Я не знаю, почему мне так кажется, я как будто чувствую это. Как же так, Глеб? Как же так? — Нарлинская посмотрела на него с тоской, как утопающий смотрит на щепку, плавающую перед глазами.

Он не ответил. А что он мог ответить? Глеб без нее во всем винил только себя. Виноват по уши. Без ее вопросов ему было тошно. На душе скребли кошки. Но почему ей кажется, что с нею тоже должно что-то произойти? Что за страхи? Отчего?

Корозов сел возле нее на стул, не отрываясь от глаз Евы:

— Ты ничего больше не хочешь сказать мне? — наклонился вперед, приближаясь к девушке.