Исаак вздохнул.
– Может, ты и прав… – Он поднялся и подошел к мойке. – Я вымою. А ты собирайся.
В спальне Хуртиг бросил в сумку дополнительную смену белья. Если предстоит долгая ночь, то лучше все подготовить заранее. А поспать можно по дороге в Сконе.
– Кстати, как Берлин? Ты не очень много рассказал.
– Я хорошо поторговал.
Хуртиг застегнул молнию на сумке и вернулся в кухню.
– И что ты продал?
– Много всего. Но мы можем поговорить о Берлине завтра по дороге. – Исаак слил воду из раковины, вытер руки. – Я купил выпить на завтрашний вечер, много. Устроим мозгам взбучку. Утопим на хрен паразитов, которые толкают на самоубийство.
Хуртиг видел, что Исаак бодрится изо всех сил. Но улыбка была натянутой, а сам он выглядел измученным, словно не спал несколько ночей.
Исаак все еще стоял у раковины; он мазал руки кремом, который Хуртиг держал там; сам Хуртиг сидел за столом.
– Я понимаю, что ты думаешь и про Марию, но прекрати винить себя. Убить себя – это ее выбор. Что ты мог поделать?
– Я должен был приехать к ней домой.
Хуртиг понимал, через что сейчас проходит Исаак. Через те же мысли, что были у него самого. То же чувство вины, то же бесконечное пережевывание ненавистного слова «если».
– Нет никаких «если». То, что случилось, – случилось, а мысли про «если» ведут в тупик.
Исаак выдвинул стул и снова сел.
– Знаю, – сказал он, помолчав. – Я возьму сигарету, ладно?
Хуртиг кивнул.
– Конечно. Но я думал – ты бросил. – Он заметил под рукавом Исаака контуры никотинового пластыря.
– Трудно бросить плохое, когда случается другое плохое.
Над столом поплыли колечки дыма, и из-за запаха Хуртиг вспомнил о Жанетт Чильберг, которая время от времени выкуривала сигаретку в кабинете полицейского управления. Когда случалось плохое.