Пять костров ромбом,

22
18
20
22
24
26
28
30

Потом как-то сразу оборвала смех. Лицо стало грустным и подурнело, казалось, даже кожа на щеках повяла, утратив свою упругость. Петру бросились в глаза два черных волоска на подбородке, и он с удивлением сделал вывод, что красивые и надменные лица могут быть такими же усталыми и печальными, как и лица людей мало привлекательной внешности.

Но Ершова взяла себя в руки, выпрямилась и опять улыбнулась:

— Немного не угадали, мне через месяц тридцать шесть, но я еще ничего, правда?

Свиркин не мог с этим не согласиться, однако, только неловко пожал острыми плечами и, помолчав, спросил:

— Зинаида Прокопьевна, каким был ваш муж?

— Каким? — хозяйка помедлила. — Очень сложным, трудным человеком. Он думал только о себе, был занят только собой и своими работами. Эгоцентрист в полном смысле этого слова. Все время в мастерской — днями, ночами, неделями. А то укатит на месяц, на два на творческую дачу. Обо мне напрочь забывал. Ходили слухи, что в мастерской он вел отнюдь не схимнический образ жизни. Когда я первый раз услышала об этом, мне было очень неприятно, а потом, потом стало совершенно безразлично. Ведь в конце концов, какое мне дело до этого?.. Даже если у него не шла работа, он находил любой предлог, чтобы сбежать из дома. То к друзьям, то по делам, то просто на рыбалку. Надо же, нашел себе занятие!

— Он часто рыбачил?

— Я бы не сказала. За удочку он хватался, как за соломинку, когда у него все валилось из рук, в самые критические минуты. Говорил, с удочкой хорошо думается. Вот и додумался…

— Вы считаете, это был несчастный случай? — негромко опросил Петр.

Ершова задумчиво провела тонким пальцем по полированной поверхности журнального столика и так же негромко ответила:

— Трудно оказать… Скорее всего, он утонул случайно. Хотя… в последнее время нашей совместной жизни, — она горько усмехнулась, — если нашу жизнь, вообще, можно назвать совместной, он был все время, как на взводе. Работа не шла… Не мог найти тему, которая захватила бы его, кричал, что заставляют делать халтуру. Александр всегда был очень, даже излишне, эмоционален, подвержен вспышкам настроения. Кто знает, может, очередной взрыв отчаяния толкнул его в воду?.. Тем более эти ужасные стихи в мастерской. Вообще-то, он часто писал стихи, но, откровенно говоря, они у него не получались. Он и сам это понимал, поначеркает несколько блокнотов, потом изорвет и выбросит, черев месяц снова строчит. Но чтоб на стене… Такого с ним не бывало.

— Скажите, мастерская уже передана кому-нибудь?

— Нет, она просто закрыта, там еще остались вещи Александра, — Ершова снова горько усмехнулась. — В правлении Союза художников считают негуманным беспокоить безутешную вдову…

Следующий вопрос оперуполномоченного заставил хозяйку вскинуть брови и переспросить:

— Не мог ли он погибнуть насильственной смертью?.. Не думаю… хотя…

— Что хотя? — насторожился Свиркин.

— Да нет, — тряхнула головой Ершова, — ерунда. Не думаю…

Петр ждал, но она не стала продолжать, а взглянув на него в упор, спросила:

— Вы что-нибудь узнали?.. Ваш визит почти восемь месяцев спустя…

— Да как вам сказать, — замялся Свиркин.