— Ну, положим, не совсем, — возразил отец и развел руками. — Вот это место, — добавил он, — где мы сейчас стоим, будет затоплено Братским морем. И дорога, и вокзал; вон, видишь, его начали строить, да так и бросили. Все равно сносить. Зачем, спрашивается, было начинать?
Владик поглядел внимательно на вокзал, на дорогу, на дом, на сосны, попытался представить вместо них Братское море — и не смог.
Подошел маленький юркий автобус. Шофер вытолкнул длинной рукояткой переднюю дверку, все быстро забрались и поехали. Владику было тесно и жарко, ничего не видно в окнах из-за спин и корзинок. Но вдруг показалась летящая синяя стрела на белом большом щите и надпись: «Братская ГЭС». Стрела летела навстречу автобусу. Она скользнула мимо и скрылась.
Фиорды — это морские заливы, узкие клинья воды в диком граните. В фиордах ревут буруны, встречаясь грудь в грудь с валунами. Это Владик знал точно, из книг. А теперь он скоро увидит фиорды. Родители будут работать на дне Братского моря. Неважно, что это будущие фиорды и будущее море...
Владик живет в поселке Ново-Полоново на берегу моря.
Отец уехал, взяв толстый портфель с планшетами и ведомостями, поехал руководить другими отрядами.
Мать повела свой отряд на работу в тайгу, в фиорды; какие они, эти фиорды, Владик еще не знал. Он остался дома с Жуликом. Мать подобрала этого пса на улице Братска. Пес был ничей, повизгивал, уши его грустно свисали на дожде, как две мокрые тряпочки. Теперь Жулик отъелся, весело тряс ушами и крутил хвостом.
Уходя, мать сказала Владику:
— Обед я оставила на столе. Захочешь есть — разожжешь костер на улице и все подогреешь. Дров я наготовила. Жульке дашь молока и супу, а если он не станет есть, — откроешь банку тушенки. Из дому никуда не уходи до нашего прихода.
Владику хотелось спать, и он на все отвечал: «Ладно». Но, когда проснулся и услышал, как тикает будильник на столе, и увидел, что в комнате с бревенчатыми стенами и неровным полом ничего нет, кроме стола, у которого ножки будто две буквы «х», ему стало тоскливо и очень захотелось в Ленинград, на улицу Чехова, к брату Ромке, к своему диванчику, такому же коротконогому, как пес Жулик.
Владик быстро встал, загнал Жулика под стол и выбежал на улицу. Жара сразу коснулась всего тела томительно и крепко. В голове медленно застучали молоточки: тук-тук-тук...
Владик пошел по деревянному тротуару мимо белостенных домов, сложенных из неструганых брусьев, и скоро уперся в высокий вал бурой земли и красной глины. Здесь торчали ободранные стволы сосен, виднелись многолапые пни — выворотни. Все было оплетено долгими суставчатыми кореньями, завалено щепой и разным лесным хламом. Наверно, это машины воевали с тайгой, отодвигали ее от поселка. Но теперь машин не было видно, и вал показался Владику неопрятным и некрасивым.
Владик перелез через него в надежде добраться до фиордов и посмотреть, как работают изыскатели. Но чем дальше он шел, тем гуще налетали и язвили мошки, комары и большие рыжие твари — пауты. Владик повернул и понесся домой по деревянным настилам. Комары и мошки отстали, а пауты угрожающе жужжали вслед.
Владик вбежал в комнату, крепко прикрыл за собой дверь, отдышался, потормошил Жулика, достал привезенную из Ленинграда книгу «Тарантул», лег и принялся читать.
Первым вернулся с работы студент Геннадий. Он приехал, из Ленинграда на практику и командирован в партию отца. Дошел до крыльца и сразу же сел на ступеньки. Снял один сапог, размотал портянку, вытянул босую ногу и пошевелил пальцами. Казалось, у него нет ни капельки сил, чтобы взяться за другой сапог.
Выкатился на крыльцо Жулик и обрадовался Геннадию, как радовался всему на свете. Стал его покусывать, трогать лапами и трясти от удовольствия ушами.
— Жу-у-улик, Жу-у-улик, — сказал Геннадий. — Ах ты, собакин сын... — И забрал себе в горсть Жуликову мохнатую грудку.
Владик был не прочь еще полежать и почитать книгу «Тарантул», но почему-то лежать было неудобно, когда на крыльце сидел Геннадий и не мог снять сапог от усталости. Владик вышел на крыльцо.
— Уже кончили работу? — спросил Владик. — Что так рано?
Геннадий ничего не ответил.