Мне сделалось смешно от его угнетенного вида. Но я не рассмеялась, а тронула его за локоть:
– Да, пора бы уже.
У меня совесть прорезалась после атаки на Пелапатарн, ставшей последним злодеянием долгой кровопролитной войны.
– Это переживание неприятно.
– Да. – Я сбросила улыбку. – Да, боюсь, что так.
Море лежало черным зеркалом. Небо исчертили падающие звезды. От гуляющих ближе к корме пассажиров долетали восклицания, ахи и обрывки аплодисментов.
– Со всеми случается, – сказала я ему. – Гражданские суда, такие как Люси, умеют различать добро и зло, а нас, военных, создавали непробиваемыми. Верность, исполнительность и никаких моральных терзаний. – Я откинулась на перила фальшборта. – Но если мы живем достаточно долго, эта прошивка начинает стираться. До нас доходит, что значит убийство разумного создания.
– Ты потому и ушла от стаи?
– Не видела другого выхода.
Грешник прижал руку к груди.
– Я не понимал.
– Знаю.
– Ты меня простишь?
Я опустила взгляд на Люси.
– Как считаешь, простить его?
– Не мне решать, дорогуша. – Девчонка скрестила тонкие руки на цыплячьей груди. – Но я бы на твоем месте оставила его еще попотеть. Мне сдается, – наморщила она нос, – он не так винит себя, как уверяет.
Ростом она была мне по локоть. Я справилась с искушением взъерошить ей волосы, напомнив себе, как обманчива ее девичья наружность, скрывавшая объединенные разумы торговца старше меня и куда более старого нимтокского ковчега.
– Это ничего, – сказала я ей. – Ручаюсь, он еще пожалеет.
На меня детскими глазами взглянул древний разум.
– Ты не против подождать?