Вторжение

Ему очень понравилась Ялта. Гуляя с Верой по необычно уютным улочкам и каменным лестницам, Станислав Гагарин ругал себя, что просмотрел прелестное местечко, где так удобно и писать романы, и отдыхать от сутолоки Третьего Вавилона, и снимать приключенческое кино, и любить женщин, особенно тех, кого рок и твоя собственная воля вырвали из привычного, но обрыдшего круга житейского долга и мелочной суеты сует, и выбросили на Южный берег Крыма.

Как он понимал сейчас Антона Павловича, написавшего на сходную тему «Даму с собачкой»!

«Где-то сейчас пребывает вождь?» — вне всякой связи с предыдущими мыслями подумал Станислав Гагарин.

Теперь он всегда думал об Учителе, и даже соразмерял собственные поступки с теми представлениями о Бытии, которые черпал из опыта нынешнего, звездного, галактического товарища Сталина, посланца таинственных Зодчих Мира.

Припомнился один из последних разговоров с вождем, он произошел уже после встречи писателя со вселенскими силами Добра.

Говорили они вдвоем, наедине, ибо Вера, которая неплохо знала Бута, могла заподозрить неладное: последнего никогда не интересовали разбираемые сейчас ее мужем и собеседником проблемы.

— Человечеству во всю его историю претило, когда высшие силы вмешивались в земные дела, пусть сие и происходило лишь в воображении людей, — заметил тогда Станислав Гагарин. — Вы, конечно, помните «Трактат о принципах человеческого знания» Джорджа Беркли?

Отец народов кивнул.

— Знаменитый knowledge, которым так гордится Георгий… Славный малый, терпимый к человеческим слабостям, хотя и носил на Земле епископский сан. Любит у нас судить футбольные матчи.

— Вы и в футбол играете? Ну и ну! — удивился сочинитель. Затем продолжал:

— Так вот, Беркли пишет в «Трактате«: «Вопреки свидетельству Священного Писания мы чувствуем некое отвращение верить, что Бог непосредственно занимается нашими делами. Нам приятно мыслить его на далеком расстоянии от нас и на его место ставить слепую немыслящую силу. Хотя — если мы можем верить святому Павлу — он находится недалеко от каждого из нас». Нет, пусть это будут Зодчие Мира из соседней галактики, инопланетяне из Туманности Андромеды!

Писатель остановился и в упор посмотрел на Иосифа Виссарионовича.

Вождь улыбнулся.

— А вы не допускали, что я, понимаешь, как раз и есть один из Зодчих Мира? — лукаво спросил он.

— И сейчас допускаю, — спокойно согласился Станислав Гагарин. — Но если это и так, то вы, Зодчие, сделали верный ход, явившись ко мне в обличье вождя на бытовом уровне. С одной стороны — вы Бог моего детства. Нечто от прежнего обожания в существе моем, разумеется, осталось. Но вы одновременно соратник по борьбе с ломехузами, ратуете против операции «Вторжение», задуманной ими.

И опять же сосуществуете рядом, в повседневной жизни. Этот третий фактор делает вас понятным и даже, не побоюсь этого слова, близким. В вас нет ничего от сверхличности, разве что молнии-стрелы из глаз, которыми так ловко уничтожаете монстров.

Это и подкупает меня, порождает доверие к товарищу Сталину, тем силам вселенского Добра, стоящим за ним, и через опрощение сталинского имиджа, делает феномен образа доступным. Надеюсь, что после именно гагаринской трактовки этой, пусть и фантастической ипостаси Вождя всех времен и народов никому не захочется сочинять новые скандальные байки об Отце Страны Советской.

Романом «Вторжение» мне хочется поставить на этой болтовне завершающую точку!

— Замысел ваш понятен, — серьезно, посуровев лицом, произнес Иосиф Виссарионович. — Ощущаю в нем сермяжную, понимаешь, правду… Но бывший епископ, а ныне футбольный судья, в той же работе утверждает, что в некоторых случаях бывает необходимо, чтобы творец природы обнаружил верховную силу сотворения какого-нибудь явления вне обычного хода вещей.

— Совершил чудо, одним словом… Вроде того, какого тщетно ждем мы от нашего Президента, увы. Но для меня сие уже свершилось. Чудо в том, что я разговариваю сейчас с вами, и вот уже почти полгода сверяю по товарищу Сталину мысли и дела свои.