— Тогда подозревать вы можете только Рину, но это глупо, нелепо и бессмысленно!
Беркович отпил из своей чашки — кофе оказался превосходным, не хватало только ломтика лимона, но здесь почему-то лимон не подавали. Однажды Беркович посетовал на это хозяину заведения, Моше Каплинскому, тот пообещал: «Конечно, непременно», но лимон в ассортименте так и не появился.
— вообще-то я не имею права обсуждать со свидетелями детали расследования.
Фраза прозвучала излишне официально и отдавала литературщиной, что заметил и Вайншток, усмехнувшись кончиками губ.
— Я свидетель? — удивился он. — Меня и в стране не было, Когда…
Будто только сейчас вспомнив, что произошло «тогда», Вайншток помрачнел, сжал губы и некоторое время смотрел поверх головы Берковича, собирая растрепавшиеся мысли.
— В качестве свидетелей, — пояснил Беркович, — проходят все, кто может что-то сказать по поводу преступления. Не обязательно быть на месте… вы понимаете.
— Да, — кивнул Вайншток.
— Вы хотели что-то сообщить? Я бы все равно с вами встретился, поскольку вы муж Марии, а Мария — подруга Рины.
— Да, — повторил Вайншток. — Просто я не знаю, с чего начать — обезоруживающе признался он.
— С чего угодно, — подбодрил его Беркович. — Если будет надо, я задам наводящие вопросы.
— Да… — третий раз протянул Вайншток. — Я не собираюсь вторгаться в вашу епархию. Подозреваемые, улики… Только хочу сказать, что врагов у Натана не было, и так поступить с ним не мог никто.
— Но кто-то поступил именно так, — мягко произнес Беркович.
— Никто так поступить не мог, — упрямо повторил Вайншток. — Обратите внимание, старший инспектор. Никто не мог сделать это физически. И никто не хотел Натану зла, так что психология говорит о том же. Значит… — он сделал многозначительную паузу и посмотрел на Берковича тревожным взглядом: понял ли полицейский то, что он хотел сказать?
— Мистику мы тоже отвергаем, — сказал Беркович. — Следовательно…
Вайншток вздохнул, придвинул к себе чашку с начавшим остывать кофе и большими глотками опустошил ее, наверняка не почувствовав ни вкуса, ни аромата. Надо было сказать наконец, и он сказал:
— Если все возможные объяснения оказываются ложными, то остается принять единственное, каким бы невероятным оно ни казалось.
— Вообще-то, — заметил Беркович, — фраза у Конан Дойля звучит не совсем так, но, возможно, я читал другой перевод.
— Какая разница! Вы поняли, что я хочу сказать, старший инспектор?
— Надеюсь. Все же скажите, чтобы я не гадал, правильно ли я вас понял.