— Ну уж, ты ляпнешь… — еле ворочая непослушным языком, проворчал Павел.
— А что?! — Сашка резко повернулся к Павлу. — Помнишь из того весеннего призыва Ваньку Голынского? Почему он два раза за службу в отпуск ездил, а дембельнулся сержантом, хоть и просидел почти год на кухне поваром? А мы с тобой, операторы первого класса, ни разу даже в увольнении не были.
Павел пожал плечами. Вспоминать Голынского ему было противно.
— Можно и по-другому в отпуск съездить, — пожал округлыми плечами Кузьменко. — Тут вокруг расположения проволока чисто символически натянута…
— Ага, — ухмыльнулся Никанор, — и диверсанты со шпионами стаями шастают… Наши станции, даже когда новыми были, ни одному шпиону нафиг не были нужны. А теперь и подавно.
— При чем тут шпионы? — заговорщицки хихикнул Кузьменко. — Забредет какой-нибудь пьяный гражданский… Как по уставу положено? Первый выстрел в воздух, второй, если нарушитель не останавливается, в него. А можно наоборот… Как потом что докажут?
Лаук коротко хохотнул:
— Верно говорят: бодливой корове Бог рогов не дает. У нас патрульные ходят с пустыми карабинами. Так что, придется тебе палить из лука репчатого…
— Интересно… Мы в полку были раз в наряде, там по три обоймы выдавали…
— Там есть что воровать: там, в складах полушубки, ткань для офицерских мундиров… Да мало ли еще чего?
Павел полез в карман, достал патрон, подкинул на ладони:
— Могу подарить… Я ж не смогу убить человека только ради того, чтобы домой на десять дней съездить…
Кузьменко натянуто засмеялся, проговорил:
— Шуток не понимаешь?..
— Я, понимаешь, учебку проходил в Барабинской роте. За год до меня там случай был. Два корефана служили, не разлей вода. Один пошел в самоволку, другой патрульным стоял. Ну, тот из самоволки возвращается, идет полем, пролез за проволоку. От него до вышки метров восемьсот, если не километр. Ну, этот, патрульный, пошутить решил. Зарядил патрон, и бахнул не целясь. Мол, все равно не попаду… Точнехонько в лобешник засадил! Грохнул своего кореша, короче… Вот такие штучки Господь иногда откалывает…
Никанор разлил следующую. Выпив, Павел ощутил, что век поднять уже не в состоянии. Пристроив голову на телефон, ощутил, как куда-то проваливается, в мягкое, теплое, темное… Голоса все удалялись и удалялись…
Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечи. Над ним склонялся Лаук. Увидев, что он открыл глаза, проговорил:
— Пошли в роту, поспишь до обеда. Во, разморило салагу…
— Сам ты салага… — проворчал Павел, стягивая сапоги. Солнце приятно пригрело один бок, к другому уютно привалился Котофеич и дрыхнет на спине, смешно сложив лапы на животе. — Ты бутылки выбрось в старый капонир… — и, пристроив голову рядом с телефоном, на мягкий бугорок, снова закрыл глаза.
Кто-то потянул за руку, голос Никанора проговорил:
ebooksa