— Ладно… — и развязав солдатский сидор, с которым пришел, достал две бутылки водки, поставил на столик.
Никанор весело подмигнул Павлу, напомнил:
— Где посуда?
— Закусон прибудет, появится и посуда.
Тут открылась дверь, и в убежище влез Волошин. Рукава гимнастерки засучены, с пальцев капает грязная вода. Хитрая бестия действует строго по уставу, видно полковую выучку. Он обратился к Никанору, самому старшему по званию:
— Товарищ сержант, разрешите обратиться к товарищу ефрейтору?
— Павел резко оборвал его:
— Здесь я самый старший по званию!
Волошин с минуту оторопело смотрел на него, видимо принимая за шутку. Никанор добродушно засмеялся, сказал:
— Это так. Он на офицерской должности, начальник станции и замкомвзвода Дубравы-пээрвэ. Так что, Лаук у него в подчинении…
— Это кто у кого в подчинении?! — возмущенно вскричал Лаук.
— Руки иди помой! — зло выговарил Павел. Почему-то Волошин его раздражал. Чувствовалась в нем какая-то неподатливость, нежелание идти на сближение. Ощущение такое, будто он и Павел, одинаковые полюса магнитов. Чем больше приближаешься, тем большая сила отталкивания возникает.
Волошин ушел. Кузьменко с Задорожним с любопытством смотрели на Павла, будто чего-то ждали. В капонире вдруг забухали сапоги, и в низенькую дверь чуть не на карачках влез Могучий, веселый и довольный. Из мешка выставил банку с огурцами, выложил сверток с колбасой, выжидательно посмотрел на Павла. Павел посмотрел на мешок.
— Как договаривались… — весело проговорил Могучий.
— Смотри… — протянул Павел, пронизывающим взглядом глядя на него. — Тебе сегодня на дежурство. Водки не набрал? Поди, успели скинуться, салаги…
— Я что, дурак? — ухмыльнулся Могучий. — Так, кое-чего пожевать взял…
— Ладно, иди в роту. После обеда ложись спать. Скажешь, я разрешил.
Могучий развернулся и полез наружу, в мешке его явственно зазвенело стекло.
Павел достал стаканы, хлеб, лук, сало, сказал:
— Забирайте все, и пошли на свежий воздух. Весна ведь…