Министерство особых происшествий,

—   А теперь переходим к алфавитному порядку, — ответил Букс. — Последовательно, шаг за шагом, агент Браун. Толь­ко так.

И снова доктор Саунд прислушался, отклонившись назад. Он ждал, но все было спокойно. Если не считать архивариу­сов, директор находился в подвале один.

Пора было идти.

Рука его коснулась нагрудного кармана сюртука, куда он спрятал ключи. Убедившись, что они на месте, доктор Саунд несколько раз повернул внутренние вентили. С ровным шипе­нием тяжелый железный люк закрылся, оставив его наедине с низким гулом, мягким голубым освещением и всем тем, что таилось в Запретной Зоне министерства.

Глава 24,

в которой наш лихой дуэт немного охотится и выясняет, какой спорт в Обществе Феникса любят больше всего

Внизу, на мраморном полу атриума, снова собирались люди, принимавшие участие во вчерашних безумствах. По сравнению с тем, какими Элиза видела их вчера, сегодня они выглядели со­всем иначе. Накануне голые и похотливые представители Об­щества Феникса и кандидаты в него вели себя похлеще, чем ге­рои кабацких песен, неприличных куплетов и представлений в мюзик-холле. Теперь же, при свете нового дня, все они вер­нулись к своим напыщенным личинам: прошлый вечер — уже отдаленные воспоминания, а еще лучше его просто забыть. Еще одно качество, которое было так свойственно английской ари­стократии и которое Элиза со своей новозеландской чувстви­тельностью совершенно не выносила, — высокомерие.

Она уже видела, как пагубно оно влияет на людей, стояв­ших сейчас внизу. Министерство, несмотря на все свои обе­щания королеве и стране, было великим уравнителем. Гарри верил, что они являются адвокатами для людей, не имеющих своего голоса. С этим убеждением он и умер. И, если до это­го дойдет, та же участь ожидает и ее.

Слуги также были одеты для охоты, и Элиза задумалась, в какие секреты могут быть посвящены они. Все слуги стояли с каменными лицами вдоль коридора, словно бесстрастные статуи.

Когда Дивейн посмотрел на нее с нескрываемой похотью на лице, она сладко улыбнулась. Даже несмотря на все великоле­пие просыпающегося нового дня, этот человек вызывал у нее тревожную дрожь. Его несчастная жена тоже подняла голову, хотя взгляд ее был таким же тусклым и отрешенным, как у слуг. Другие дамы щебетали, словно стая потревоженных птиц, но Оливия Дивейн стояла особняком. Она крепко сжимала свои руки, как будто это могло как-то поддержать ее. Элизе был зна­ком этот жест, полный беспомощной безысходности.

—   Боже правый, Сент-Джонс! — крикнул Бартоломью. — Почему ваша жена одета для охоты? Большинство женщин проводят этот день за другими занятиями — вышиванием и то­му подобным.

Вероятно, это было к лучшему, что Веллингтон выставил ее в роли немой, потому что ей пришлось прикусить язык, что­бы не наговорить в ответ всяких колкостей. Ее «супруг» по­дождал, пока они минуют лестничную площадку особняка, прежде чем с напыщенным видом ответить ему в гораздо бо­лее цивилизованном тоне:

—   Миссис Сент-Джонс также является моим камердине­ром. Ей нравится заботиться о моих нуждах, но, благодаря сво­ему физическому недостатку, она заслуживает большего до­верия, чем обычный слуга.

Челюсти Элизы сжались, и она один раз топнула по полу.

Глаза Бартоломью вспыхнули.

—   О, мне нравится ваш стиль, старина. Сегодня вы долж­ны быть в моей компании.

Затем он затянулся сигаретой и, повернувшись к своей же­не с разочарованием на лице, столь же очевидным, как лазур­ная голубизна неба за окнами, выдохнул дым прямо в глаза бедной женщине.

—   Видишь, Оливия, ты должна учиться у жены Сент-Джонса. Осваивай это искусство — или хотя бы просто научись лиш­ний раз не открывать рот.

Если Оливию и можно было в чем-то обвинить, то только не в том, что она болтушка. Когда мужчины отошли в сторо­ну, Элиза протянула руку и легонько коснулась плеча этой не­счастной. То был жест женской солидарности, от которого Элизе на самом деле следовало бы воздержаться, но она по­чувствовала, как женщина от этого прикосновения вздрог­нула.

По крайней мере, когда муж будет на охоте, Оливию на не­которое время оставят в покое. Элиза знала, что, будь она на ее месте, то уже давно бы не выдержала и надломилась. Точ­нее, надломилась бы шея Дивейна, и это стало бы полным разрывом в буквальном смысле этого слова.