Элиза подняла глаза и улыбнулась.
— У меня было много возможностей поцеловать ту красавицу Лиззи, — сообщил он ей тоном, напоминавшим голос ребенка, рассказывающего взрослым о своих последних достижениях. — В Уганде. В Касабланке. О да, у меня было много, очень много возможностей, но Париж... да, Париж. И я думаю, что красавица Лиззи позволила бы мне себя поцеловать.
— А сейчас позволила бы? — Невидимая рука сжала ей горло, не давая дышать. Она сглотнула подступившие слезы и снова заговорила, потому что это помогало ей побороть нахлынувшие эмоции. — Тогда почему же ты, негодяй, этого не сделал?
Он ожесточенно замотал головой. Маленького мальчика застукали на горячем.
— Это было бы неправильно. Это было бы неправильно. Она была особенной, эта красавица Лиззи. Красивая, но особенная. Не такая, как все остальные. Она была очень, очень, очень особенная.
Элиза набрала побольше воздуха в грудь и улыбнулась, надеясь, что эта улыбка снова вернет ему покой.
—Да, Гарри, я думаю, что Лиззи обязательно позволила бы себя поцеловать.
— Но я этого не сделал, и теперь возможность упущена, — прошептал Гаррисон и тихо вздохнул.
Все было именно так, как он сказал: возможность была потеряна для них обоих.
Но, может быть, еще могла бы воцариться если не любовь, то по крайней мере справедливость. Может быть, их потери еще могут стать не бессмысленными.
Со всей осторожностью Элиза перевернула его руку и аккуратно вложила ему в ладонь медальон, найденный в архиве.
— Гаррисон, ты помнишь это?
Ей не показалось: он действительно бросил на нее взгляд своих слезящихся глаз, и поэтому она торопливо продолжила:
— Помнишь, те люди, которые умерли, — те, от которых ты не мог отказаться?
Его голос, прорвавшийся сквозь пересохшие губы, превратился в хрип:
— Кости, кожа и кровь!
Элиза схватила его ладони в свои руки, прежде чем он успел сунуть их в рот.
— Да, это было ужасно. Министерство могло отказаться от расследования этих дел, но ты не мог остановиться, только не ты.
— Кости... кожа... кровь... — Гаррисон замотал головой и отпрянул от нее, повторяя три слова, которые преследовали его тогда, но, видимо, не отпускали его и в состоянии безумия.
Он снова ушел в путаницу разрозненных мыслей, приведших его в Бедлам. Элиза прижалась лбом к его голове, стараясь вернуть к действительности, к себе.