Кракен

— Однако, нет, — сказал Дейн. — Это не Гризамент.

— Саира Мукхопадхьяй? — прочел вслух Билли. Он знал, как это произносится. — Саира Мукхопадхьяй? Черт возьми, кто она?

— Помощница Фитча, — тихо сказал Дейн. — Та шикарная дамочка. Она была там, когда Фитч читал по земным потрохам.

Они переглянулись. Стало быть, не Гризамент.

— Тот, кто купил это оружие, заколдовал его и использовал, чтобы приобрести услуги Саймона… — сказал Билли. — Это кто-то из лондонмантов.

Глава 42

В голове у Билли всю ночь напролет стоял гвалт. Этот бурный и бессвязный поток образов вряд ли заслуживал названия сна. Назовите это рвотой, назовите это ливнем.

Он снова находился в воде, не храбрясь, но хмурясь, и синхронно плыл, нет, не плыл, но погружался, направляясь к богу-спруту, который, он знал, был где-то там, снабженный щупальцами стержень из плоти и глаз величиной с луну, какого Билли никогда не видел, но не сомневался в его существовании, словно ядром этой чертовой планеты был не раскаленный металл, но моллюск, словно то, в направлении чего мы падаем, когда падаем, то, куда направлялось яблоко, повстречавшее на своем пути голову Ньютона, было кракеном.

Его погружение было прервано. Он водворился во что-то невидимое, со стеклянными стенками, не различимыми в черноте моря. В некое подобие гроба, лежа в котором он чувствовал себя не только неуязвимым, но и облеченным властью.

Потом последовал мультик, который Билли тут же узнал, — издавна любимая им история о бутылках, танцующих, пока спит фармацевт, и не было видно никаких цефалоподов; затем он на мгновение сделался Тентеном и был тем, кем он был в одном из своих Тентеновых снов, и капитан Хэддок подошел к нему со штопором в руке, потому что Тентен был бутылкой, но ничто не могло его затронуть, и он не испугался; затем он оказался наедине с шатенкой и опознал ее как Вирджинию Вулф, если угодно, не обращавшую внимания на спрута в своем окне, который выглядел совершенно заброшенным, бессильным и забытым, — вместо этого Вирджиния говорила Билли, что он, согласно необычному определению, является нестандартным героем, что находится он в некоей классической стране и что, говорят, произошла катастрофа, случилось фиаско, но почему тогда он чувствует себя таким сильным? И куда теперь делся этот долбаный кракен? Лень залезать к нему в голову, так, что ли? А кто это выглядывает из-за спины ласково улыбающейся модернистки, с двух разных по высоте точек? Мерзкий, как лик близкой войны? Одна ухмылка и одно бездумное, пустое лицо? А если скользнуть чуть ближе: шаркающие петушиные прыжки, ноги как у пугала, палец, прижатый к носу, и табачный выхлоп из одной ноздри? Привет, старый петух! Сабби, Госс, Госс и Сабби.

Просыпался Билли с трудом. Было рано, сердце все колотилось, и он, обливаясь потом, сел на диван-кровати. Стал ждать успокоения, но оно не наступало. Дейн сидел у окна, отодвинув штору, чтобы украдкой наблюдать за улицей. Сейчас он смотрел не в окно, а на Билли.

— Ты не в себе, — сказал он. — Тебе ничуть не лучше.

Билли подошел к нему. Окно было открыто совсем чуть-чуть; он присел на корточки и втянул в ноздри холодный воздух. Да, Дейн нрав, успокоение не пришло. Билли ухватился за подоконник, положив на него свой нос, точно Килрой[55] на известном граффити, и уставился в сумрак. Там совершенно ничего не было видно. Только лужицы желтого света с размытыми краями да дома, составленные из теней. Только кирпич да бетон.

— Знаешь, о чем бы я хотел узнать? — сказал Билли. — О людях Тату. Не только о рукоголовых. А еще и о радиочеловеке. — Дейн промолчал; Билли подставлял голову под холодный воздух. — В чем тут дело?

— Что ты имеешь в виду?

— Кто они такие?

— Да кто угодно. Некоторым больше по нраву быть инструментами, а не людьми. Тату дает им то, чего они хотят.

Тату. Нельзя сказать, что он «очаровывает» — вряд ли это слово уместно, — но что-то такое в нем есть. Если кто-то глубоко ненавидит себя, но настолько привязан к своему эго, что нуждается в ослаблении позывов к смерти, хочет немоты и покоя, а жажда обладать предметами сильна и при этом сдобрена страхом, — он может поддаться брутальным чарам Тату. Я найду тебе применение. Хочешь быть молотком? Телефоном? Лампой для выявления тайных магических умений? Проигрывателем? Проходи в мастерскую, приятель.

Надо быть выдающимся психологом, чтобы так терроризировать, задабривать и управлять, а Тату чуял капитулянтов — как бедствующих, так и перешедших за грань бедствования. Вот так он и добивался своих целей. Он никогда не был просто головорезом. Просто головорезы почти никогда не поднимаются так высоко. Все лучшие головорезы — психологи.

— Значит, это не Гризамент забрал кракена, — сказал Билли; Дейн помотал головой, не глядя на него, — …Но мы к нему не пойдем.