Кракен

Билли не мог уйти, но больше никаким ограничениям не подвергался. Он проводил многие часы в подземной библиотеке, насыщался глубоководной теологией и поэтикой, искал подробности тевтического апокалипсиса.

Заглатывание и испражнение, из тьмы, во тьму. Ужасной силы укусы. Избранные, вроде как там их, кожеедов, маленьких паразитов, переносимые великим священным спрутом через водовороты. Или нет, в зависимости от обстоятельств. Но все оказалось не так. Наконец Билли вздохнул, снял очки, поставил стихи о цефалоподе обратно на полку, а затем, поморгав, протер глаза. Тут он вздрогнул, заметив нескольких мужчин и женщин, которых видел на проповеди. Билли встал. Люди, разного возраста, по-разному одетые, смотрели на него одинаково почтительно. Он не слышал, чтобы они входили или спускалась.

— Давно вы здесь? — спросил он.

— У нас есть вопрос, — сказала женщина в мантии, на которой сверкал значок — золотой спрут. — Вот вы с этим кракеном работали. В нем не было ничего… необычного?

Билли запустил пальцы себе в волосы.

— Вы имеете в виду, необычно необычного? Необычного для гигантского спрута? — Он обескураженно покачал головой. — Откуда мне знать? — Он пожал плечами. — Это вы мне скажите. Я же не из этих ваших пророков.

Фррр! Что-то пронеслось по комнате. Все выглядели оробевшими. «Что такое?.. — подумал Билли. — В чем дело?.. Ох!»

Конечно же, он из этих — их пророков.

— Черт возьми! — сказал Билли, сгорбился, прислонившись к книжной полке, и закрыл глаза.

Вот почему они нагнали на него сновидения. Это не были просто чьи-то сны: их следовало прочесть. Билли посмотрел на книги, на учебники, близкие к тем видениям. Он, подобно Варди, попытался как-то истолковать истории об избранных. Эти верующие, вероятно, смотрели на специалистов по головоногим как на несведущих святых, чьи видения непонятны даже для них самих, а потому чище, ибо в них не присутствует эго. А он? Билли прикасался к телу Бога, сохранял его, консервировал, спасая от времени, вводил его в Anno Teuthis[23]. Госс и Тату заставили и его самого пострадать за Бога. Вот почему эта секта его защищала. Билли не был просто святым. Он был хранителем. Иоанном Крестителем гигантского спрута. А робость кракенистов была следствием благоговения, священного трепета.

— Господи, только не это, — сказал он.

Спрутопочитатели не сводили с него глаз, пытаясь найти этой вспышке какое-то истолкование.

Любое мгновение, именуемое «сейчас», всегда полно возможностей. Во времена преобладания всяческих «может быть» особо чувствительным лондонцам порой приходилось лежать в темноте. Некоторые страдали, переев апокалипсиса, — тошнота от конца, как они говорили. А в моменты противостояния планет и рождения уродов, в астрологически опасные дни, подверженные этому люди стонали, исходя рвотой, — побочные эффекты откровений, в которые они не верили.

В те дни наблюдались самые непредсказуемые колебания. С одной стороны, подобные приступы делались реже. Много лет приносимые в жертву ради кого-то, также приносимого в жертву, страдающие тошнотой от конца теперь могли вздохнуть как никогда свободно. Но причина этого заключалась в том, что сам дурман незакрытой вселенной, всегда игравший дьявольские шутки с их внутренним слухом, куда-то уходил. И что-то шло ему на смену. Продвигаясь подо всеми этими «может быть», все быстрее приближалось что-то плохо различимое, но простое и совершенно окончательное.

Что же за недомогание приходило на смену всем прочим? — недоумевали люди с повышенной чувствительностью. Что это за новое неудобство, новый болезненный холод? Да, верно, начинали осознавать они. Страх.

Животные тоже были испуганы. Крысы ушли в норы. Чайки вернулись к морю. Лондонские лисы спаривались во внезапном гормональном буйстве, и адреналин делал их отличной добычей для тайных городских охотников. Большинство лондонцев пока что лишь заметили, что голуби начали гадить сверх всякой меры — наслоения птичьего помета, зловещего гуано. Все витрины быстро покрылись им. В Челси Андерс Хупер уставился снаружи на свою лавку «Сделай по-японски!» и с отвращением потряс головой. С легким «дзинь!» дверь открылась. Вошли Госс и Сабби.

— Бертран! — воскликнул Госс и дружески помахал Андерсу рукой; Сабби пристально смотрел на хозяина. — Ты так меня разволновал, что у меня появился еще один вопросик!

Андерс попятился, нащупал в кармане мобильный телефон. «Вы позвоните нам, если они опять появятся, верно?» — сказал ему Бэрон и вручил свою карточку — только где она сейчас? Андерс вжался в стену. Госс облокотился на прилавок.

— Так вот, — сказал Госс. — Вот мы: я, Сабби и — ну да, все мы. Ты понимаешь. Конечно понимаешь, ты, проклятый математишка, а? Ну а вопрос вот какой: что такое кожа да кости?

Он улыбнулся и выпустил сигаретный дым, хотя ничем не затягивался.